Камикадзе - [17]
Тут я вспомнил про свой спасательный плот и парашют, которые могли мне еще здорово пригодиться. На плоту - хороший длинный нож, ракеты. А из парашюта наделаю себе трусов, когда изношу те, что на мне сейчас - семейные, в горошек и на два размера больше, чтобы нигде не терло. Не буду же я ходить по острову голый. Почему-то я уже смутно сознавал, что никто меня не найдет, никакие вертолеты. Полетают, полетают и решат, что утонул вместе с самолетом. Боевые товарищи хорошо выпьют, и в эскадрилью придет другой летчик. А мне ведь тоже как-то жить надо. Я показал туземцам, мол, прихватите и мое имущество - плот и парашют валялись на песке. Расторопные юноши с радостью исполнили мое приказание, и, пока меня несли с берега в деревню на вытянутых руках, я, оглядывая с высоты окрестности, поглядывал также, чтобы чего-нибудь не стянули из "НЗ". Спирта там, конечно, не было, но шоколад никогда не помешает подарить какой-нибудь даме. Забегая вперед, скажу, что и плот, и парашют туземцы доставили вместе со мной в целости и сохранности. Они только бранились между собой за право по очереди нести мои пожитки. Как дети. И все время, пока несли, восторженно крича, показывали на небо, откуда я им явился. Явился так явился, думаю, а что!..
Я тоже изредка поглядывал на небо - не кружат ли там поисковые вертолеты с авианосца. Но поглядывал со смешанными чувствами. Мне уже не очень хотелось, чтобы меня нашли, во всяком случае - чтобы нашли так быстро. Пожить тут, как на курорте. Месяца два... А потом пусть находят на обратном пути, когда поймут, какого человека потеряли, и скажут обо мне все хорошие слова. Плохого слова никто не скажет. Иногда чешется язык сказать: "Умер Максим, и хрен с ним", но понимаешь - неэтично. Скажешь когда-нибудь потом. Чувствовал я себя превосходно. Только все время шумело в ушах, словно где-то неподалеку низвергался с большой высоты водопад. Но может, он и на самом деле низвергался. Одно тревожило - неизбежная встреча с местным руководством. С вождем, жрецами. Хранители устоев везде строги. Посадят в клетку... Говорят, в Америку тоже прилетали инопланетяне, делиться опытом, но их в строгой тайне каждый раз отправляли назад, чтобы не нарушали естественный ход вещей. А меня на чем отправишь? Могут посадить.
Ну а пока ни о чем таком думать не хотелось. Буду жить мгновеньем. Удобно устроился на руках и головах островитян и с интересом поглядывал сверху, куда это меня несут. Довольно широкая утоптанная тропа, ведущая от берега в глубь острова, была сплошь обсажена с обеих сторон какими-то фруктами, которых я ни разу в жизни не ел, но попадались и бананы, свисавшие гроздьями с высоких кустов. Бананы я узнал сразу, как и пальмы. Но я к ним равнодушен - как мыло.
Мы всё углублялись и углублялись в дебри. И вот уже деревья вдоль тропы обвивали до самых крон плети винограда, образуя над головой тенистую беседку. Сквозь нее с трудом пробивались лучи солнца. Мои носильщики почти бежали. У меня громко стучало сердце. Куда они спешат?
И я подумал, что теперь меня, ищи не ищи, в этих зарослях не отыскать. Но подумал об этом спокойно, что же делать. Часы мои остановились, но автоматически я еще отмечал про себя ход времени. Прошло уже часа два, как я взлетел. Хотелось пить. Но как попьешь? И, чтобы не останавливать движение процессии, следовавшей за мной, я приподнялся со своего ложа, протянул руку и сорвал с ветки тяжелую кисть винограда. Как когда-то в детстве, когда рвал виноград прямо из окна веранды. Но здешний виноград мне показался кислым, может, не созрел, хотя все-таки утолил жажду. А когда придет время завтрака или обеда, или что там у них по распорядку, островитяне, надо полагать, недурно накормят такого гостя. Я уже видел местных кур и даже поросенка, в одном месте перебежавшего нам дорогу. Или деревня близко, или куры и поросята водятся тут в диком виде. Потом поспать где-нибудь в тенечке, земля здесь теплая. Я устал... Только нельзя ложиться под кокосовую пальму, кокосовый орех может упасть и разбить голову. По статистике ООН, от падения кокосовых орехов во всем мире гибнет больше людей, чем от акул.
А вертолетам меня все равно не найти - меня уже внесли в такие джунгли!
Но джунгли - это если образно говоря. В джунглях Амазонки или Юго-Восточной Азии все опутано и переплетено лианами, не пройти, надо все время прорубаться сквозь густой подлесок. На каждом шагу кобры. Москиты могут и голову отгрызть. Зловонные испарения. Ничего этого на острове не было. Ни змей, ни комаров, сухо. Миновав фруктовую аллею, процессия, не перестававшая орать, приплясывать и колотить в барабаны, оказалась на обширной поляне, укрытой сверху кронами могучих деревьев. Каждое дерево в ширину метра три. Что это за гиганты, я не знал, но возможно, это были секвойи, знакомые мне по стихотворению "Секвойя Ленина" в "Родной речи". Та секвойя росла где-то в Южной Америке, и простые люди назвали ее так в честь нашего вождя. А со здешним вождем мне еще предстояла встреча. Чтобы произвести на правителя острова побольше впечатления, я не снимал комбинезон и круглый белый шлем, хотя уже сильно припекало. Хотелось раздеться до трусов. Но в трусах я буду щеголять потом, сначала надо уладить формальности. В общем, что такого, попрошу временного убежища. Хижину и какие-нибудь снасти, чтобы ловить рыбу. Буду есть, что поймаю, а излишки менять у туземцев на кур и свинину. Фрукты на каждом шагу. Подарю вождю зажигалку...
Заводские историиРодился 14 марта 1940 г. в Рязанской области, в селе Победное... Он рос в семье военного, детство и юные годы провел на Украине в поселках и городах Днепропетровской области. Закончил Днепропетровский металлургический институт, работал мастером литейного цеха в Одессе, затем приехал в Ленинград, устроился на завод «Большевик». В 1968-1970-е гг. в чине лейтенанта служил в танковых частях. В армии начал писать прозу. Как это бывает в России - «с тоски» по отступающему вдаль идеалу. Его повесть из армейской жизни «Любовь к афоризмам» (1974), повесть об опасности и благотворности романтических порывов, вызвала в ту пору живую дискуссию.Первый рассказ Михаила Панина «Расстояние» опубликован в журнале «Звезда» в 1973 г., и с этого времени его высокопрофессиональный литературный труд связан с жизнью этого старейшего журнала России.
Игорь Дуэль — известный писатель и бывалый моряк. Прошел три океана, работал матросом, первым помощником капитана. И за те же годы — выпустил шестнадцать книг, работал в «Новом мире»… Конечно, вспоминается замечательный прозаик-мореход Виктор Конецкий с его корабельными байками. Но у Игоря Дуэля свой опыт и свой фарватер в литературе. Герой романа «Тельняшка математика» — талантливый ученый Юрий Булавин — стремится «жить не по лжи». Но реальность постоянно старается заставить его изменить этому принципу. Во время работы Юрия в научном институте его идею присваивает высокопоставленный делец от науки.
Ну вот, одна в большом городе… За что боролись? Страшно, одиноко, но почему-то и весело одновременно. Только в таком состоянии может прийти бредовая мысль об открытии ресторана. Нет ни денег, ни опыта, ни связей, зато много веселых друзей, перекочевавших из прошлой жизни. Так неоднозначно и идем к неожиданно придуманной цели. Да, и еще срочно нужен кто-то рядом — для симметрии, гармонии и простых человеческих радостей. Да не абы кто, а тот самый — единственный и навсегда! Круто бы еще стать известным журналистом, например.
Юрий Мамлеев — родоначальник жанра метафизического реализма, основатель литературно-философской школы. Сверхзадача метафизика — раскрытие внутренних бездн, которые таятся в душе человека. Самое афористичное определение прозы Мамлеева — Литература конца света. Жизнь довольно кошмарна: она коротка… Настоящая литература обладает эффектом катарсиса — который безусловен в прозе Юрия Мамлеева — ее исход таинственное очищение, даже если жизнь описана в ней как грязь. Главная цель писателя — сохранить или разбудить духовное начало в человеке, осознав существование великой метафизической тайны Бытия. В 3-й том Собрания сочинений включены романы «Крылья ужаса», «Мир и хохот», а также циклы рассказов.
…22 декабря проспект Руставели перекрыла бронетехника. Заправочный пункт устроили у Оперного театра, что подчёркивало драматизм ситуации и напоминало о том, что Грузия поющая страна. Бронемашины выглядели бутафорией к какой-нибудь современной постановке Верди. Казалось, люк переднего танка вот-вот откинется, оттуда вылезет Дон Карлос и запоёт. Танки пыхтели, разбивали асфальт, медленно продвигаясь, брали в кольцо Дом правительства. Над кафе «Воды Лагидзе» билось полотнище с красным крестом…
Холодная, ледяная Земля будущего. Климатическая катастрофа заставила людей забыть о делении на расы и народы, ведь перед ними теперь стояла куда более глобальная задача: выжить любой ценой. Юнона – отпетая мошенница с печальным прошлым, зарабатывающая на жизнь продажей оружия. Филипп – эгоистичный детектив, страстно желающий получить повышение. Агата – младшая сестра Юноны, болезненная девочка, носящая в себе особенный ген и даже не подозревающая об этом… Всё меняется, когда во время непринужденной прогулки Агату дерзко похищают, а Юнону обвиняют в её убийстве. Комментарий Редакции: Однажды система перестанет заигрывать с гуманизмом и изобретет способ самоликвидации.
«Отчего-то я уверен, что хоть один человек из ста… если вообще сто человек каким-то образом забредут в этот забытый богом уголок… Так вот, я уверен, что хотя бы один человек из ста непременно задержится на этой странице. И взгляд его не скользнёт лениво и равнодушно по тёмно-серым строчкам на белом фоне страницы, а задержится… Задержится, быть может, лишь на секунду или две на моём сайте, лишь две секунды будет гостем в моём виртуальном доме, но и этого будет достаточно — он прозреет, он очнётся, он обретёт себя, и тогда в глазах его появится тот знакомый мне, лихорадочный, сумасшедший, никакой завесой рассудочности и пошлой, мещанской «нормальности» не скрываемый огонь. Огонь Революции. Я верю в тебя, человек! Верю в ржавые гвозди, вбитые в твою голову.