Камикадзе - [17]
Тут я вспомнил про свой спасательный плот и парашют, которые могли мне еще здорово пригодиться. На плоту - хороший длинный нож, ракеты. А из парашюта наделаю себе трусов, когда изношу те, что на мне сейчас - семейные, в горошек и на два размера больше, чтобы нигде не терло. Не буду же я ходить по острову голый. Почему-то я уже смутно сознавал, что никто меня не найдет, никакие вертолеты. Полетают, полетают и решат, что утонул вместе с самолетом. Боевые товарищи хорошо выпьют, и в эскадрилью придет другой летчик. А мне ведь тоже как-то жить надо. Я показал туземцам, мол, прихватите и мое имущество - плот и парашют валялись на песке. Расторопные юноши с радостью исполнили мое приказание, и, пока меня несли с берега в деревню на вытянутых руках, я, оглядывая с высоты окрестности, поглядывал также, чтобы чего-нибудь не стянули из "НЗ". Спирта там, конечно, не было, но шоколад никогда не помешает подарить какой-нибудь даме. Забегая вперед, скажу, что и плот, и парашют туземцы доставили вместе со мной в целости и сохранности. Они только бранились между собой за право по очереди нести мои пожитки. Как дети. И все время, пока несли, восторженно крича, показывали на небо, откуда я им явился. Явился так явился, думаю, а что!..
Я тоже изредка поглядывал на небо - не кружат ли там поисковые вертолеты с авианосца. Но поглядывал со смешанными чувствами. Мне уже не очень хотелось, чтобы меня нашли, во всяком случае - чтобы нашли так быстро. Пожить тут, как на курорте. Месяца два... А потом пусть находят на обратном пути, когда поймут, какого человека потеряли, и скажут обо мне все хорошие слова. Плохого слова никто не скажет. Иногда чешется язык сказать: "Умер Максим, и хрен с ним", но понимаешь - неэтично. Скажешь когда-нибудь потом. Чувствовал я себя превосходно. Только все время шумело в ушах, словно где-то неподалеку низвергался с большой высоты водопад. Но может, он и на самом деле низвергался. Одно тревожило - неизбежная встреча с местным руководством. С вождем, жрецами. Хранители устоев везде строги. Посадят в клетку... Говорят, в Америку тоже прилетали инопланетяне, делиться опытом, но их в строгой тайне каждый раз отправляли назад, чтобы не нарушали естественный ход вещей. А меня на чем отправишь? Могут посадить.
Ну а пока ни о чем таком думать не хотелось. Буду жить мгновеньем. Удобно устроился на руках и головах островитян и с интересом поглядывал сверху, куда это меня несут. Довольно широкая утоптанная тропа, ведущая от берега в глубь острова, была сплошь обсажена с обеих сторон какими-то фруктами, которых я ни разу в жизни не ел, но попадались и бананы, свисавшие гроздьями с высоких кустов. Бананы я узнал сразу, как и пальмы. Но я к ним равнодушен - как мыло.
Мы всё углублялись и углублялись в дебри. И вот уже деревья вдоль тропы обвивали до самых крон плети винограда, образуя над головой тенистую беседку. Сквозь нее с трудом пробивались лучи солнца. Мои носильщики почти бежали. У меня громко стучало сердце. Куда они спешат?
И я подумал, что теперь меня, ищи не ищи, в этих зарослях не отыскать. Но подумал об этом спокойно, что же делать. Часы мои остановились, но автоматически я еще отмечал про себя ход времени. Прошло уже часа два, как я взлетел. Хотелось пить. Но как попьешь? И, чтобы не останавливать движение процессии, следовавшей за мной, я приподнялся со своего ложа, протянул руку и сорвал с ветки тяжелую кисть винограда. Как когда-то в детстве, когда рвал виноград прямо из окна веранды. Но здешний виноград мне показался кислым, может, не созрел, хотя все-таки утолил жажду. А когда придет время завтрака или обеда, или что там у них по распорядку, островитяне, надо полагать, недурно накормят такого гостя. Я уже видел местных кур и даже поросенка, в одном месте перебежавшего нам дорогу. Или деревня близко, или куры и поросята водятся тут в диком виде. Потом поспать где-нибудь в тенечке, земля здесь теплая. Я устал... Только нельзя ложиться под кокосовую пальму, кокосовый орех может упасть и разбить голову. По статистике ООН, от падения кокосовых орехов во всем мире гибнет больше людей, чем от акул.
А вертолетам меня все равно не найти - меня уже внесли в такие джунгли!
Но джунгли - это если образно говоря. В джунглях Амазонки или Юго-Восточной Азии все опутано и переплетено лианами, не пройти, надо все время прорубаться сквозь густой подлесок. На каждом шагу кобры. Москиты могут и голову отгрызть. Зловонные испарения. Ничего этого на острове не было. Ни змей, ни комаров, сухо. Миновав фруктовую аллею, процессия, не перестававшая орать, приплясывать и колотить в барабаны, оказалась на обширной поляне, укрытой сверху кронами могучих деревьев. Каждое дерево в ширину метра три. Что это за гиганты, я не знал, но возможно, это были секвойи, знакомые мне по стихотворению "Секвойя Ленина" в "Родной речи". Та секвойя росла где-то в Южной Америке, и простые люди назвали ее так в честь нашего вождя. А со здешним вождем мне еще предстояла встреча. Чтобы произвести на правителя острова побольше впечатления, я не снимал комбинезон и круглый белый шлем, хотя уже сильно припекало. Хотелось раздеться до трусов. Но в трусах я буду щеголять потом, сначала надо уладить формальности. В общем, что такого, попрошу временного убежища. Хижину и какие-нибудь снасти, чтобы ловить рыбу. Буду есть, что поймаю, а излишки менять у туземцев на кур и свинину. Фрукты на каждом шагу. Подарю вождю зажигалку...
Заводские историиРодился 14 марта 1940 г. в Рязанской области, в селе Победное... Он рос в семье военного, детство и юные годы провел на Украине в поселках и городах Днепропетровской области. Закончил Днепропетровский металлургический институт, работал мастером литейного цеха в Одессе, затем приехал в Ленинград, устроился на завод «Большевик». В 1968-1970-е гг. в чине лейтенанта служил в танковых частях. В армии начал писать прозу. Как это бывает в России - «с тоски» по отступающему вдаль идеалу. Его повесть из армейской жизни «Любовь к афоризмам» (1974), повесть об опасности и благотворности романтических порывов, вызвала в ту пору живую дискуссию.Первый рассказ Михаила Панина «Расстояние» опубликован в журнале «Звезда» в 1973 г., и с этого времени его высокопрофессиональный литературный труд связан с жизнью этого старейшего журнала России.
Десять лет назад украинские врачи вынесли Юле приговор: к своему восемнадцатому дню рождения она должна умереть. Эта книга – своеобразный дневник-исповедь, где каждая строчка – не воображение автора, а события из ее жизни. История Юли приводит нас к тем дням, когда ей казалось – ничего не изменить, когда она не узнавала свое лицо и тело, а рыжие волосы отражались в зеркале фиолетовыми, за одну ночь изменив цвет… С удивительной откровенностью и оптимизмом, который в таких обстоятельствах кажется невероятным, Юля рассказывает, как заново училась любить жизнь и наслаждаться ею, что становится самым важным, когда рождаешься во второй раз.
Господи, кто только не приходил в этот мир, пытаясь принести в дар свой гений! Но это никому никогда не было нужно. В лучшем случае – игнорировали, предав забвению, но чаще преследовали, травили, уничтожали, потому что понять не могли. Не дано им понять. Их кумиры – это те, кто уничтожал их миллионами, обещая досыта набить их брюхо и дать им грабить, убивать, насиловать и уничтожать подобных себе.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Люси и Гейб познакомились на последнем курсе учебы в Колумбийском университете 11 сентября 2001 года. Этот роковой день навсегда изменит их жизнь. И Люси, и Гейб хотят сделать в жизни что-нибудь значительное, важное. Гейб мечтает стать фотожурналистом, а Люси – делать передачи для детей на телевидении. Через год они встречаются снова и понимают, что безумно любят друг друга. Возможно, они найдут смысл жизни друг в друге. Однако ни один не хочет поступиться своей карьерой. Гейб отправляется на Ближний Восток делать фоторепортажи из горячих точек, а Люси остается в Нью-Йорке.
Три женщины-писательницы из трех скандинавских стран рассказывают о судьбах своих соотечественниц и современниц. О кульминационном моменте в жизни женщины — рождении ребенка — говорится в романе Деи Триер Мёрк «Зимние дети». Мари Осмундсен в «Благих делах» повествует о проблемах совсем молодой женщины, едва вступившей в жизнь. Героиня Герды Антти («Земные заботы»), умудренная опытом мать и бабушка, философски осмысляет окружающий мир. Прочитав эту книгу, наши читательницы, да и читатели тоже, узнают много нового для себя о повседневной жизни наших «образцовых» северных соседей и, кроме того, убедятся, что их «там» и нас «здесь» часто волнуют одинаковые проблемы.
Роальд Даль — выдающийся мастер черного юмора и один из лучших рассказчиков нашего времени, адепт воинствующей чистоплотности и нежного человеконенавистничества; как великий гроссмейстер, он ведет свои эстетически безупречные партии от, казалось бы, безмятежного дебюта к убийственно парадоксальному финалу. Именно он придумал гремлинов и Чарли с Шоколадной фабрикой. Даль и сам очень колоритная личность; его творчество невозможно описать в нескольких словах. «Более всего это похоже на пелевинские рассказы: полудетектив, полушутка — на грани фантастики… Еще приходит в голову Эдгар По, премии имени которого не раз получал Роальд Даль» (Лев Данилкин, «Афиша»)