Камертон - [2]

— Э-э-э… И что же я буду делать?

— Вы будете играть! Исполнять музыкальные произведения! Да! Ну, для начала хотя бы… «Прелюдию и фугу ре-минор» Баха.

Я понял, что профессор шутит, и с облегчением вздохнул. Мы вошли в его лабораторию…

Собственно, это была не лаборатория в привычном смысле слова, а что-то полужилое, но заставленное как попало гудящими, жужжащими, капающими и прочими устрашающе-непонятными приборами неясного назначения. Посередине лаборатории стоял старомодный круглый стол, на котором профессор главным образом и творил свои чудеса. Сейчас на столе лежал маленький чемоданчик, а за его откинутой крышкой помещалось еще нечто, походившее больше всего на перевернутую вверх дном неглубокую миску, слегка помятую по краям. Это «нечто» было полупрозрачным и, кажется, чуть светилось изнутри. Было в нем и еще что-то существенное, но что — сказать затрудняюсь,

— Ну-с, мой юный друг, не тяните время, доставайте свою гитару!

Профессор не шутил. Вздохнув, я начал вытаскивать старушку из чехла.

— Так что же все-таки, профессор, я должен играть?

— А Бах вас совсем-совсем не устраивает?

— Бах? Бах устраивает… Только для этого мне нужны еще две вещи: консерватория за плечами и… орган!

— Прочь предрассудки! — воскликнул профессор. — Вы бу-де-те ис-пол-нять Ба-ха! Именно Баха!

Гениальные идеи тем и хороши, что всегда просты и понятны. А профессор Иришкин свои мысли скрывать не любит да и не умеет.

— Мой юный друг! Начну с вопроса: знаете ли вы, что такое граммофонная пластинка? Молчите, прошу вас, не перебивайте! По глазам вижу: понятия не имеете!

— Но, профессор!..

— Вот именно: не имеете! И еще один простенький вопросец того же типа: знаете ли вы, что такое мысль человеческая, а? Не перебивайте!.. Вы читали Платона? Ну да, мой юный друг, того самого, древнегреческого, какого же еще? Чем, скажите на милость, отличается ком глины от прекрасной амфоры, которую из него вылепит гончар? Отвечайте, ну же!

— Но, профессор, тут-то мне все понятно!

— А вот мне не все! Платон отвечает просто: ком глины не имеет формы, амфора форму обретает — больше отличий нет! Но поскольку гончар знает, что он собирается делать, форма амфоры — это мысль гончара, понятно? Амфора — это ком глины плюс мысль человека! Вы следите за ходом моих рассуждений?

— Я весь внимание!

— Не перебивайте! Так вот, мысли человеческие… Нас с вами они интересуют сейчас в виде, так сказать, материализованном. Вы понимаете? Вот я иду по улице, глазею по сторонам. Дом — это камень, дерево, металл… плюс мысль архитектора! Он уже давным-давно умер, этот архитектор, а мысль его живет — и я понимаю ее! Понимаю! Вы-то меня понимаете?

Я молча кивнул.

— А музыка! Это уже не просто мысль, это душа человека! Вы согласны? Знаете ли вы, что такое грампластинка? Ах да, я уже спрашивал: и понятия не имеете! Молчите, не перебивайте… Грампластинка — кусок пластмассы плюс… Ага, начинаете улавливать? А теперь представьте себе, что вы находитесь в филармонии! Вот оркестр настроил инструменты, вот выходит дирижер, стройный и элегантный, так, кланяется. Взмахивает палочкой, и звучит… Что звучит, ну-ка быстро!

— «Секстет деревенских музыкантов», — честно сознался я.

— «Секстет деревенских музыкантов»! Ну вот видите… то есть, слышите! Как он звучит, этот ваш секстет? Му-му, му-му-му, да?

— Нет, отчего же, я отчетливо слышу каждый инструмент: скрипку, альт, виолончель,

валторны…

— Как вы сказали, валторны? Это же просто изумительно! Вы слышите валторны! Но ведь в вашей голове нет этих самых валторн! Или есть? А скрипки, альты, виолончели? Человек — совершеннейшая из грампластинок! Звучит крамольно!

— Да нет, — возразил я. — Только почему же так много забыто, если я — совершеннейшая из грампластинок?

— Вот-вот! — обрадовался профессор Иришкин. — Еще древние заметили, что человек — существо престраннейшее, единственное в природе существо, в ком дух и материя, мысль и тело существуют не только в единстве, но в динамике, в развитии! Вы меняетесь, меняетесь одновременно и душевно и физически, этот процесс постоянен и необратим. Я понятно объясняю?..

— Конечно! — успокоил я профессора.

— А я вот сам почти запутался… — профессор вздохнул. — Был, был соблазн свести мысль к рефлексам, нейронным связям и тому подобному… Ну ладно. Сейчас мы приступим…

— Так я беру гитару?

— Какую гитару? На черта нам, извините, ваша гитара? А впрочем, берите! И давайте ваш «Секстет», если не хотите «Прелюдию и фугу ре-минор»!

Я взял гитару и начал ее настраивать.

— Вас никогда не удивляло, что музыку, звучащую в нас, — продолжал профессор Иришкин, — мы воспроизводим или, иными словами, материализуем таким странным способом? Вот как вы сейчас — берете фигурный деревянный ящичек с натянутыми проволочками и… Или собираются несколько человек с такими же ящичками, с металлическими трубами… А ведь в вас-то музыка уже звучит!

— Ну и что?

— Вы никогда не слышали человека, подражающего скрипке? А человека-оркестр?! Здорово?! Все дело в том, что материальная-то часть человека, если можно так выразиться, гораздо

менее совершенна, чем хотелось бы. У большинства индивидов, по крайней мере. Между тем человек сам — инструмент, причем в этом смысле он гораздо выше грампластинки, гораздо выше!