Камера хранения. Мещанская книга - [62]

Однако деньги никто не отменял даже тогда, когда за них было почти невозможно купить хоть что-нибудь. За деньги – нельзя, а за много денег – стоило попытаться.

Не цыганки, а вполне модные дамы, только золотые зубы выдавали род их занятий и образ жизни, теснились у прилавков парфюмерных магазинов. Сквозь золото они негромко предлагали то, чего жаждали покупательницы, тоскливо глядящие на казенные полки с продукцией отечественной легкой промышленности. Сделка заканчивалась на улице, за углом магазина или в ближайшем уличном женском туалете – самый известный такой был в полуподвале в Столешниковом переулке, через дорогу от Института марксизма-ленинизма. Чтобы не быть задержанными женским милицейским нарядом, продавщица и покупательница втискивались в кабинку и запирались. Статья полагалась за мужеложство, а лесбийская любовь не преследовалась, поэтому ею и прикрывались… И из сумки в сумку переходили

заветный косметический набор в ярко-алой коробочке, с итальянским названием, звучащим как-то по-детски;

французские духи самой востребованной тогда – по причине полной неизвестности других – марки, которую переделывали на внятное русскому уху имя «Клим»;

колготки, конечно – их продавали всюду, хотя официально нигде;

польское белье с кое-как пришитыми синтетическими подобиями кружев

и тому подобная роскошь.

Тут будет кстати вспомнить смешную и грустную историю.

Мой незабвенный друг, которого не стану обозначать даже одной прописной буквой – очень уж всем известный человек, – пришел однажды к… ну, скажем, любовнице на одну ночь. Продажная любовь тогда почти не практиковалась, а вот такая, случайно взаимная и недолгая, – сколько угодно… Пришла пора расставаться, и тут мужчина обратил внимание на предмет, не замеченный в первоначальном порыве, – на прекрасные кружевные, простите, трусики партнерши.

– Слушай, – не задумываясь попросил он, – достань такие же моей, а?

Он очень любил жену, день рождения которой приближался.

Любопытно, что дама, еще не успевшая покинуть ложе страсти, не только не возмутилась, но и не удивилась.

Ну хватит. Секса, как известно, в нашей стране не было.

А что вообще было-то?

KLM, по́ртфель и торба

Я уже упоминал мельком о портфеле – в тридцатые-пятидесятые почти обязательной принадлежности служащего интеллигента. О его желтой свиной коже, перетягивавших его ремнях и о монограмме на приклепанном к нему косом серебряном ромбике. Такой портфель был у моего дядьки, ученого-строителя, специалиста по отоплению и вентиляции… Именно в наименовании такого портфеля простые люди начали смещать ударение на букву «О», демонстрируя таким образом неприязненное отношение к прослойке. Шляпа и по́ртфель стали приметами чужих и чуждых.

Но к тому времени, когда я сам дорос до портфеля, такие мощные и социально заряженные сооружения отечественной кожевенной отрасли почти исчезли из обихода, их донашивали до седельной потертости только консервативные профессора, отчетливо помнившие свой давно минувший полувековой юбилей. А портфеленосцы помоложе пользовались чехословацкой продукцией, скорее баулами, чем портфелями классического дизайна, достаточно просторными для продуктового набора, купленного по случаю в большом гастрономе. И потертым такой по́ртфель стать не успевал – его искусственная кожа не вытиралась, как седло, а рвалась на изломе, как кухонная клеенка. Но их популярность в СССР была поразительной: именно такие портфели играли в «Иронии судьбы» вместе с лучшими комическими актерами страны… С такими портфелями действительно ходили в баню и ездили в командировки, про них рассказывали анекдоты, но раскупали мгновенно, как только их «выбрасывали» в галантерее…

Однако та часть общества, которую сейчас называют продвинутой, уже тогда замечала комический оттенок в образе советского мужчины с портфелем, про который самой популярной была шутка «Все думают, что там докторская диссертация, а там докторская колбаса…». К тому же железный занавес постепенно становился для некоторых избранных проницаемым. И в Шереметьево возвращался не перепуганный провинциал с неподъемным портфелем, раздувшимся от сувенирного китча, а бывалый globe-trotter, всемирный путешественник, с бутылкой джина и пачкой хороших сигарет из магазина duty free, уложенными в висящую на ремне через плечо фирменную сумку KLM…

О, эти сумки KLM из синего сверхпрочного нейлона! О, эти ремни через плечо… KLM, «Королевские Голландские Авиалинии»… Сырой теплый воздух, долетающий с Гольфстрима, «священные камни Европы», как сказал один русский, в остальное время не слишком эту Европу и особенно европейцев жаловавший…

Сумки с рекламными надписями – названиями и гербами мировых авиакомпаний – доставались пассажирам первого класса. Поэтому тот, кто встречал на московской улице человека с такой сумкой, мог быть уверен: это удавшаяся жизнь прошла мимо. Что ж поделаешь – судьба… Однако во все времена и во всех обстоятельствах находились и находятся люди, готовые судьбу обмануть. Поэт М., царствие ему небесное, действительно хороший поэт и гений «самострока под лэйболами», еще и ходил с сумкой