Каменщик революции. Повесть об Михаиле Ольминском - [13]

— Я беспредельно доверяю всем им, — сказал Михаил. — Так же, как и Федулову, и Зотову, и Скабичевскому. Но тайна, которую знают хотя бы трое, уже не тайна.

— Олтаржевский тоже все знает, значит, уже трое, — Возразила Катя.

Михаил улыбнулся:

— Ты и я — это один человек, плюс Олтаржевский, всего двое. — И добавил вполне серьезно: — Что же касается остальных, то свою жизнь я могу доверить любому из них, но ведь речь идет о жизни государя императора.

В конце концов Катя согласилась, что торопиться, действительно, ни к чему. Условились, что оба будут продолжать вести занятия в своих кружках, постараются проверить каждого из своих слушателей, распознать самых отважных, самых преданных, самых надежных. Кроме того, за это время Катя в совершенстве изучит все подходы к зданию и, может быть, даже сумеет с помощью Олтаржевского проникнуть внутрь, чтобы совершенно отчетливо представлять себе размещение царских покоев. А Михаил вместе с остальными членами группы будет готовить давно задуманный выпуск первого номера нелегального «Рабочего сборника».

Вечером пришли неразлучные, как всегда, Сущинский и Белецкий. Катя сразу принялась их отчитывать:

— Мальчики мои непутевые! Сколько раз вам сказано было: приходить по одному! Наш Тимофей служит царю-батюшке, а точнее сказать, приставу, верой и правдой. Увидит — идут скопом, сразу запишет.

Флегматичный Николай Белецкий молча отмахнулся. Зато живой и порывистый Миша Сущинский немедленно ударился в полемику:

— Во-первых, достопочтенная Екатерина Михайловна, позвольте вам заметить, вдвоем — это еще не скопом; во-вторых, мы однокашники — студенты четвертого курса императорской Военно-медицинской академии; в-третьих, Коля близорук, как старая сова, и я оберегаю его, чтобы он не попал под извозчика или, чего доброго, не свалился в канаву! Тезка! — воззвал он, наконец, к добродушно улыбавшемуся хозяину дома. — Хоть ты заступись!

Катя напоила однокашников чаем и собралась уже отправиться, как она сказала, «по своим делам», но Миша Сущинский попросил ее на минуточку задергаться.

— Мишенька, я очень тороплюсь, — сказала ему Катя. Но Миша Сущинский, встав в дверях, решительно преградил ей путь.

— Достопочтенная Екатерина Михайловна, прослушайте приговор, — произнес он важно.

Затем вынул из кармана сложенный лист бумаги, не спеша развернул его и начал читать с подчеркнутой торжественностью:

— «От имени всех рабочих Санкт-Петербурга и всего многострадального Отечества нашего верховный палач и главный жандарм Государства Российского император Александр Третий приговорен к смертной казни расстрелянием из пушки. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит… Приговор привести в исполнение немедленно!»

— Все резвитесь, Мишенька, все шуточками развлекаетесь, — укорила Катя.

— Какие шуточки, Екатерина Михайловна! — обиделся Миша Сущинский. — Какие шуточки? Приговор приведен в исполнение. Коля, подтверди!

Белецкий подтвердил, что присутствовал при казни.

И рассказал со всеми подробностями, как после прочтения приговора и исполнения прочих формальностей из пушки, заряженной крупной дробью, был расстрелян большой, во весь рост, портрет Александра Третьего.

— Мальчишеские игры! — рассердилась Катя. — Постыдились бы! Революционеры-подпольщики!

Но муж с нею не согласился.

— Ты, Катя, не права, — возразил он. Я вижу в этих играх, которые ты назвала мальчишескими, глубокий смысл. Больше того, вижу в этом прямое и достоверное подтверждение того, что упорные труды наши не пропали даром, что семена, брошенные нами, упали на добрую почву и дали первые всходы. Рабочие приходят к пониманию, что главный враг рабочего класса — самодержавие.

— Раньше они этого не знали?

— Не знали. Не смотри на меня так. Вспомни, когда казнили Александра Второго, что говорили в народе? Если забыла, напомню: царя убили помещики за то, что он освободил крестьян.

Катя просто не могла допустить, чтобы последнее слово осталось не за ней:

— Сумей застрелить Александра Третьего, не портрет, конечно, — она метнула выразительный взгляд в сторону Миши Сущинского, — а самого Александра, и ты услышишь, что станут говорить о тебе!

— И что же станут говорить? — полюбопытствовал Михаил с самой добродушною улыбкой.

— В лучшем случае, что ты сумасшедший, свихнувшийся от постоянного недоедания, а скорее всего, скажут, что ты провокатор, убивший доброго царя, царя-миротворца, который к тому же заботился о рабочих и издал указ, защищающий рабочих от произвола хозяев.

— Стало быть, не будем убивать доброго царя? — засмеялся Михаил.

— Ну, это мы еще посмотрим! — сказала Катя. Быстро оделась и ушла. Тщательное изучение подходов к Аничкову дворцу продолжалось.

— Михаил Степанович, почему Екатерина Михайловна так напустилась на нас? — спросил заметно обескураженный Миша Сущинский после того, как Катя скрылась за дверью.

— Екатерина Михайловна — женщина серьезная и строгая, — ответил Михаил, улыбаясь.

— Нет, на самом деле, — продолжал допытываться Миша Сущинский. — Я, вот, например, тоже считаю, что очень важно, что рабочие перестали уважать царя. Вы знаете, какую недавно я песенку услышал? Рабочие пели, и даже не таясь особенно. Я вот записал ее, специально для вас.