Каменный пояс, 1978 - [10]

— Это что за представление?! — спросил Захар Петрович. — Почему сеялки стоят? Журавлев где?

— Марфу Егоровну спасать пошли, — пояснил Антон. — Телега у нее в логу застряла. Из-за грязи и мы стоим.

— Нет, ты только полюбуйся на них! — Кузин обернулся к агроному за поддержкой. — Вот у кого голова за посевную не болит.

— Извиняюсь, а у кого же болит? — спросил Андрюшка.

— У меня! Вот это место, — Кузин похлопал себя по загривку.

— При больной голове надо принимать анальгин, — посоветовал Андрюшка. — У нас есть в аптечке. Свежий еще.

— Поговори у меня!

Лицо Кузина стало наливаться краснотой, даже уши порозовели. Делая короткие пробежки вокруг ящика-стола, словно догоняя кого-то, он кричал, что не позволит разным-всяким соплякам учить себя, что Журавлев распустил свой исправительный дом, что нет никакого почтения к руководству колхоза, что вся молодежь склонна к разгильдяйству, безответственности и хулиганству.

— Кровь из носа — заключил Захар Петрович, — а к вечеру Заячий лог надо засеять.

Напоследок он и агронома назвал слюнтяем. Сергей смутился, но высказал резонное предложение:

— Чем кричать, давайте все же поле глянем.

— И без гляденья знаю: готово! — отрезал Кузин.

— Все-таки я гляну, — Сергей не повышает голоса. Его спокойствие всегда сбивает с Кузина пыл-жар. Когда Сергея прошлой осенью избрали секретарем партийной организации, Захар Петрович поначалу был доволен и отвел Сергею роль исключительно совещательную. Но очень скоро ему пришлось удивиться, насторожиться, а потом возмутиться. Этот тихоня и размазня начал методично и упорно разрушать установленные Кузиным порядки. Захар Петрович пугал Сергея развалом дисциплины, анархией, но сам же видел, что люди охотнее идут за советом к агроному, нежели к нему…

— Так я пошел, Захар Петрович, — повторил Сергей.

— Ступай, — разрешил Кузин и продолжил круговое хождение по хрусткой траве-старице. — Ну-ка, сбегайте за Иваном! — прикрикнул он на ребят. — Быстренько!

Но бежать не пришлось. Журавлев сам идет. Уже заметил Кузина, но шага не ускорил.

— Явился! — встретил его Захар Петрович.

— Наконец-то председатель в гости пожаловал, — как ни в чем не бывало сказал Журавлев с извечной своей ухмылочкой. — Здравствуй, Захар. А мы тут, елки зеленые, бездельничаем.

— Вижу, — буркнул Кузин. — Вижу, Иван, какую старательность проявляешь, чему молодежь учишь, как о колхозном авторитете заботишься.

Посылая Валерку в контору, Иван Михайлович предвидел, что вместе с Сергеем явится и Кузин. Знал он и то, в какую сторону разговор пойдет. Поэтому уже загодя решил по возможности спокойно объяснить и оправдать свои действия.

— Ты, Захар, садись, в ногах правды нету, — предложил он.

— Что сидеть, что стоять, — Кузин продолжал мотаться кругами, как заяц по своему следу, — Лучше говори сразу: кто разрешил останавливать сев? Кто, спрашиваю? Я уже в район передал, что кончаем сегодня. Ты понимаешь?

— Лог ведь тут, Захар. Грязь, земля холодная.

— Я спрашиваю, почему сеялки стоят?!

— Я остановил. Ты требуй с меня хлеб, а не проценты… Мы, елки зеленые, про урожай думаем. Верно, ребята?

— Мое дело — сторона. Что пахать, что плясать, — дурашливо ответил Антон и, не замедля, получил от Федора увесистый тычок под ребра.

— Осади, тут дело серьезное, — вполголоса предупредил Федор.

— Идите-ка вы все! Я лучше вздремну. Как наговоритесь — разбудите, — и Антон скрылся в будке.

— Распустились! — Кузин покачал головой. — Да какой хлеб от вас ждать! Прогулы, самовольство, а звеньевой покрывает, в радетелях ходит. Не кривись, Иван, сам знаешь, что не за свое дело взялся.

— Как сказать, — вставил Андрюшка.

— Не мешай, когда старшие говорят! — зыкнул на него Захар Петрович. — Не твоего ума дело.

— Мое! — закричал Андрюшка. — Мое дело!

— Постой, сын, — Иван Михайлович легонько отстранил Андрюшку. — Заячий лог, Захар, и теперь засеять можно. С плешинами, огрехами, но можно. А вот как мы, елки зеленые, осенью людям в глаза посмотрим?

Кузин перестал ходить, сел к железному ящику и запостукивал согнутым пальцем по его гулкому боку. Минут несколько сидел так, вроде дремал.. Потом поднял голову, обвел всех долгим взглядом:

— Ладно… Поговорили, отвели душу. Теперь вспомним про ранние и сжатые сроки сева и твердые указания на этот счет.

— Мы не будильники, Захар, чтоб по сигналу звенеть, — опять возразил Журавлев.

— Ему про Фому, а он за рыбу деньги… Ты коммунист и должен иметь ответственность. Партийную.

— Я ее всегда имел. В сорок третьем под Курском почувствовал.

— Уже слышали…

— Так еще послушай! Мы живем вот, друг дружку по мелочам изводим…

У Журавлева мелко затряслись губы — первый признак сильнейшего волнения. Заметив это, Федор подошел к нему, положил руку на плечо.

— Не надо, дядя Ваня. Нам все понятно…

— Надо, Федор! Надо!

— Ну что ж, — Кузин поднялся, показывая, что разговор окончен. — Про военные геройства танкиста Журавлева мы наслышаны и вспоминать об этом не время… Если мои слова не доходят, то вон агроном бежит. Послушаем его… Как там, Сергей?

— Плохо, Захар Петрович…

— Что значит — плохо? Давай так договоримся, Иван. Ничего у нас не было, и знать я ничего не знаю. Переходящее знамя за посевную мы три года держали и уступать его я не намерен.