Каменный пояс, 1976 - [123]

Потом Леденев и сам не мог объяснить себе, почему он задал деду Еремею вопрос именно в этот момент, хотя Корда и относил это за счет закрепившихся в определенной комбинации внешних и внутренних связей, соответствующего настроя психики, словом, вполне научно раскладывал все по полочкам.

Но вопрос был задан Юрием Алексеевичем именно в том миг, когда в буфете появились эти двое.

— Интересно, — сказал Леденев, — а по незнакомым, впервые увиденным глазам, Исидор Матвеевич, вы можете определить сущность человека?

Дед Еремей кивнул и поднес стакан ко рту.

— Видите этих двоих? — показал глазами Леденев на Кравченко и его спутника. — Хорошие они или плохие?

Рука Исидора Матвеевича, державшая стакан с пивом, чуть дрогнула. Дед Еремей медленно опустил стакан на стол и быстро глянул на Леденева.

Юрий Алексеевич с любопытством смотрел на старика.

— Который из них вас интересует, начальник? — спросил Исидор Матвеевич.

— Худощавый, тот, что впереди.

— А, лектор… С этим проще. Я ведь его сегодня слушал. Этот человек — большая умница. Но характером слаб, твердости в нем мало, мягкотел он характером, а вообще — добрый.

— Вы и никелем интересуетесь? — спросил Леденев.

— Случайно, — равнодушно ответил дед Еремей. — Буфет был закрыт, вот и зашел в зал, убить время.

— А что про второго скажете?

— А он спиной ко мне стоит. И потом, дорогой начальник, за такие фокусы в цирке деньги берут, а вы вот задарма хотите. Хватит с вас и пива бесплатного.

Старик зло сощурился и пристально смотрел на Леденева.

— Возьмите за пиво, — сказал Юрий Алексеевич, доставая деньги.

«Зачем я связался с ним, с этим пропойцей?» — подумал он и внутренне улыбнулся, потому как вдруг получил второй сигнал за последний вечер.

Старик неожиданно рассмеялся.

— Вот я и подловил вас, Юрий Алексеевич, — сказал он. — Ведь сказал нарочно, чтоб на вас поглядеть и еще раз убедиться. Нет, не ошибся, доброй вы души человек, и работа на вас не повлияла. А деньги спрячьте. Напоите меня пивом в следующий раз. Вы ж теперь наш постоянный житель, трубежанин. Пейте, пейте еще.

— Ну, спасибо, — сказал Леденев, краем глаз продолжая следить за Кравченко и его спутником, которые уселись за столик в другом ряду. К ним тотчас же подошла женщина в переднике, ее Леденев до того в зале не видел.

Вскоре и за тем столом, где сидели эти двое, появилось пиво.

— Пойду, — сказал Леденев, поднимаясь. — Спасибо, что приветили, Исидор Матвеевич.

— Пустяшное дело. Вы ко мне, ко мне забегайте. Для вас особую питьевину сооружу, приходите.

Леденев пересек фойе и вошел в мужскую комнату. Когда он стоял у писсуара, к соседнему подошел Володя Кирюшин.

— Вы видели в буфете Кравченко и того, кто с ним? — негромко спросил Юрий Алексеевич, не глядя на помощника.

— Видел.

— Ты давай — за инженером, а напарник твой — за тем. Доклад по телефону, в гостиницу. Я буду часа через полтора. Того, второго знаешь?

— Знаю, — ответил Кирюшин.

Письмо на тот свет

— Скажите, Михаил Петрович, вы, действительно, настолько любили покойную Марину Бойко, что готовы были оставить жену и двоих детей?

Инженер Травин тяжело вздохнул, приподнялся в кресле, куда усадил его начавший допрос Корда, и вытер лоб смятым уже платком.

— Я не понимаю, — сказал он, — мне неизвестно, имеете ли вы право задавать такие вопросы, тем более, их задают мне уже не первый раз.

— Кто вас еще спрашивал?

— Ваш коллега, который присутствует сейчас здесь.

Инженер Травин кивнул на Леденева, устроившегося в кабинете начальника трубежской милиции, который уступил ему Корда для проведения допроса.

— Было такое, — сказал Леденев. — Спрашивал.

— Хорошо, — глухим голосом произнес Травин. — Да, я любил эту женщину и был готов оставить семью ради нее.

Наступило молчание.

— Нет, — сказал инженер, — не так выразился. Оставить жену — это да. Детей оставлять я не собирался.

— Жена знала о ваших намерениях? — спросил Корда.

— Я хотел ей сказать, но Марина запретила мне. Марина не хотела причинять боль другой женщине. Это был необыкновенный, святой человек!

Неподдельная глубокая скорбь прозвучала в голосе Травина. Леденев и Корда переглянулись.

— Вы, конечно, думали и о судьбе детей, — сказал Юрий Алексеевич, — когда принимали решение о союзе с Мариной Бойко?

— Думал, — ответил Травин, — я хотел их взять с собой.

— А жена ваша согласилась бы на это? — задал вопрос Корда.

— Нет, — глухо проговорил инженер и опустил голову.

— Скажите, — спросил Юрий Алексеевич, — в каких спектаклях и какие роли вы играли в народном театре?

Михаил Петрович поднял голову и слабо улыбнулся.

— Был я и Отелло, и Сирано де Бержераком, и дядей Ваней, и Бароном… Кем я только не был!

— Бойко ставила классиков или не отказывалась и от современной темы?

— В нашем репертуаре было десять спектаклей. Шесть из них — классика, четыре пьесы — современные. За неделю до моего отъезда в командировку у нас начался застольный период репетиции пьесы «Сталевары». Марина предложила свое прочтение этой вещи, она хотела вынести спектакль в цехи комбината, превратить в сцену само производство. Мы все загорелись ее идеей… я возвращался из командировки с нетерпением, кое-что придумал, торопился поделиться мыслями с Мариной…