Каменные небеса - [6]

Ты думаешь, что Хоа сейчас где-то у тебя под ногами, слушает вас. Но Лерна как-то странно брезглив в этом отношении. Почему? Ты пытаешься догадаться.

– Я не против, если Хоа ее съест, – говоришь ты. Ты говоришь это не только ради Хоа. Ты действительно так думаешь. – И ему польза, и я от этой штуки избавлюсь, почему бы и нет?

Что-то вздрагивает в лице Лерны. Маска бесстрастности исчезает, и ты внезапно видишь, что мысль о том, что Хоа отъест твою руку, омерзительна ему. Что же, если смотреть под этим углом, то концепция отвратительна по сути своей. Однако это слишком утилитарный подход. Слишком атавистический. Ты хорошо знаешь по часам, проведенным среди клеток и частиц преобразующегося тела Алебастра, что именно происходит с твоей рукой. Глядя на нее, ты видишь все, кроме серебряных нитей магии, перестраивающей мельчайшие частички и энергию вещества твоего тела, передвигая одну частицу так, чтобы она ориентировалась в том же направлении, что и другая, тщательно выстраивая решетку, которая связывает все воедино. Чем бы ни был этот процесс, он просто слишком точен, слишком мощен, чтобы быть случайным – или чтобы поедание его было для Хоа той гротескной нелепостью, как это видится Лерне. Но ты не знаешь, как объяснить это ему, а если и могла бы, тебе бы сил не хватило.

– Помоги мне встать, – говоришь ты.

Тонки робко берет тебя под каменную руку, поддерживая ее так, чтобы она не упала и не вывернула тебе плечо. Сверлит Лерну сердитым взглядом, пока тот, наконец, не встает и не подхватывает тебя под спину снова. Поддерживаемая ими, ты встаешь, но идти трудно. К концу ты задыхаешься, и колени у тебя ватные. Кровь в твоем теле не успевает подавать кислород, и на мгновение ты пошатываешься с кружащейся головой.

– Ладно, давай снова ее уложим, – тут же говорит Лерна. – Ты снова резко валишься, переводя дух, рука нелепо поднимает твое плечо, пока Тонки не поправляет ее.

Эта штука действительно тяжелая.

(Твоя рука. Не «эта штука». Это твоя правая рука. Ты потеряла правую руку. Ты это осознаешь и скоро будешь оплакивать ее, но сейчас о ней проще думать как о вещи, отдельной от тебя. Особенно бесполезный протез. Доброкачественная опухоль, которую надо удалить. Все это так. А еще это твоя ржавая рука.)

Ты сидишь, задыхаясь и желая, чтобы мир перестал вращаться, когда слышишь чье-то приближение. Этот человек говорит громко, велит паковаться, отдых окончен, надо пройти еще пять миль до темноты. Юкка. Ты поднимаешь голову, и она подходит достаточно близко, и в этот момент ты понимаешь, что думаешь о ней как о друге. Ты понимаешь это, поскольку тебе приятно слышать ее голос и видеть, как она выступает из кружащегося пепла. Когда ты в последний раз видела ее, она была в серьезной опасности – ее угрожали убить камнееды, атакующие нижнюю Кастриму. Это одна из причин того, что ты использовала кристаллы нижней Кастримы, чтобы запереть атакующих. Ты хотела, чтобы она и все прочие орогены Кастримы, как, впрочем, и все люди Кастримы, зависевшие от орогенов, остались жить.

Ты улыбаешься. Улыбка слабая. Ты слаба. Вот потому тебе становится по-настоящему больно, когда Юкка поворачивается к тебе и поджимает губы в откровенном отвращении.

Она сняла ткань с нижней части лица. Глаза ее подведены серо-черным, и даже конец света не заставит ее отказаться от макияжа, но ты не можешь их увидеть за очками, прикрученными к лицу тряпкой, чтобы защитить глаза от пепла.

– Дерьмо, – говорит она Хьярке. – Ты никак не хочешь дать мне услышать все до конца?

Хьярка пожимает плечами.

– Пока не заплатишь.

Ты смотришь на Юкку, и робкая застывшая улыбка сползает с твоего лица.

– Возможно, она полностью оправится, – говорит Лерна. Голос его нейтрален – ты сразу ощущаешь в нем осторожность хождения по лаве. Осторожно-по-лавовой-корке. – Но на ноги она раньше чем через несколько дней вряд ли встанет.

Юкка вздыхает, упирает руку в бедро и откровенно думает, что бы такого сказать. Останавливается тоже на нейтральном.

– Прекрасно. Я назначу еще людей на смену носильщикам. Но поставь ее на ноги как можно скорее. В этой общине все либо сами себя несут, либо остаются позади. – Она отворачивается и идет прочь.

– Ну, да, – тихо говорит Тонки, как только Юкка отходит подальше. – Она немного зла на то, что ты разрушила жеоду.

Ты морщишься.

– Разрушила… – О, но ведь так. Разрушила, заперев всех этих камнеедов в кристаллах. Ты хотела спасти всех, но Кастрима была машиной, очень старой, очень тонкой машиной, которой ты не понимала. И теперь вы наверху, бредете сквозь пеплопад… – О, ржавь земная, разрушила ведь.

– Что, ты не поняла? – Хьярка испускает смешок. Невеселый. – Ты действительно думала, что все мы наверху, вся эта ржавая община идет на север сквозь пепел и холод ради прикола? – Она отходит прочь, качая головой. Не одна Юкка зла из-за этого.

– Я не… – начинаешь было ты, я не хотела, и осекаешься. Потому, что ты не намеревалась этого делать, чем бы оно ни кончилось.

Лерна, глянув тебе в лицо, коротко вздыхает.

– Общину уничтожил Реннанис, Иссун. Не ты. – Он помогает тебе снова лечь на живот, но не смотрит тебе в глаза. – Мы потеряли Кастриму в ту самую минуту, как наводнили верхнюю Кастриму кипячами, чтобы спасти себя. Вряд ли они ушли бы просто так или оставили на этой территории хоть что-то съедобное. Если бы мы остались в жеоде, мы так или иначе были бы обречены.