Каменное сердце - [8]

Она часто приходила составить компанию затворнику, и порой ей казалось, будто их давняя детская дружба сохранилась в целости и неприкосновенности. Они снова были вместе в этом подземелье, где пахло сырой штукатуркой и горелыми досками. Они могли продолжить разговор с того места, на котором остановились: путешествия, пейзажи, солнце дальних стран. И они снова заговорили о том, чтобы уехать.

В один прекрасный день, а может быть, и ночь, Карим заявил:

— Знаешь, у меня есть деньги. Мне должны много денег за то, что я делал. Мне не хочется тебе об этом рассказывать. Но я скоро получу эти деньги, и тогда тебе тоже дам.

— Я не хочу, Карим, ты ничего мне не должен!

— Послушай, Лейла, с этими деньгами мы могли бы уехать вдвоем… Знаешь, я хочу, как только мне перестанут угрожать, уехать далеко-далеко, на юг, к морю. Сначала — Марсель. Потом Аликанте, дальше — Танжер. У меня есть знакомые… Ты могла бы поехать со мной. Ты же всегда хотела путешествовать, Лейла. Мои знакомые могут и тебе найти работу, и даже паспорт сделают, настоящий, ну то есть поддельный, но… настоящий! Понимаешь? Ну, так что? Скажи мне, что поедешь… Как только я получу свои деньги, все будет возможно. Все, что мы себе представляли, помнишь?

Лейла, сидя на брошенном на пол матрасе, подтянула к себе колени, обхватила их руками, задумчиво опустила на них голову. Она явственно ощущала, что в ее теле совершается какая-то перемена. Внезапное возвращение Карима что-то в ней сдвинуло.

— Поедешь, Лейла?

Она, не отвечая, покачивала головой в такт музыке, которая лилась из крохотных наушников, вставленных в ее уши. Слова и музыка рока.

Как ни странно, песня привела ей на память то, что говорил в самом начале года преподаватель философии. «Видите ли, — объяснял он, нимало не интересуясь тем, слышат ли его ученики, — то, что с нами случается, может одновременно быть и очевидным, и абсурдным. Во всяком случае, в жизни именно так и происходит… Да, в литературе немного по-другому. То, что происходит в романах, должно выглядеть правдоподобно, правдоподобно с литературной точки зрения. Но нашей, вполне реальной жизни совершенно безразлично, выглядит ли она правдоподобно! И даже чаще всего в нашем существовании ничего правдоподобного нет. Самое заурядное событие, если посмотреть на него с некоторого отдаления, оказывается совершенно нелогичным и не выдерживает никакой критики».

Ей очень хотелось рассказать Кариму об этом учителе, и отдельно — об одной из его лекций, которую она слушала за несколько недель до встречи со старым другом. Эта лекция вызвала у нее восторг и протест одновременно. Было раннее утро, еще совсем темно. Отражения дремлющих лицеистов тонули в огромных черных стеклах, словно в пруду с ледяной водой. Внезапно ей показалось, что учитель рассказывает им сказку.

«Видите ли, — говорил он, — если верить Платону, наши души одновременно эфемерны и вечны. Они переходят из одного тела в другое… Переселяются…»

Он в любую фразу вставлял это свое «видите ли», но, кроме Лейлы, никто этой привычки не замечал. И никого из его учеников всерьез не заинтересовали ни природа, ни приключения собственной души.

«Да, — рассказывал профессор, — наши души странствуют… Но время от времени Ананке, богиня неизбежности, собирает все те души, чьи тела в конце концов разрушились. Она это делает, видите ли, для того, чтобы они предстали перед Мойрой, о которой говорят, что она — дочь Ананке. Это очень странно… Все происходит в некоем полумраке, души там пребывают обнаженными, без всяких, разумеется, прикрас… А потом, говорит Платон, наступает минута, когда этим душам бросают судьбы, да, скажем — „модели жизни“, которые они должны быстро подобрать. Каждая душа в спешке старается выбрать более или менее подходящую судьбу. Иногда она действует разумно, иногда неловко. От этой судьбы, видите ли, зависит, чем душа будет в следующей своей жизни, все, чем она станет, все, что с ней случится».

Лейле, сидевшей на отсыревшем матрасе, хотелось рассказать Кариму, как она в тот раз перебила учителя: «Но что он об этом знал, ваш Платон?»

Учитель тотчас, с вымученной улыбкой, ей ответил: «О, я думаю, дорогая Лейла, что он об этом не знал ровно ничего. Платон уверял, что только передает нам рассказ персонажа по имени Эр, да, так его звали. И, поскольку этот Эр не пил воды из реки Забвения, он прекрасно помнил, как происходило распределение судеб, в котором он участвовал… Как и каждый из нас, пусть даже мы ничего не помним».

Эти картины все больше затягивали Лейлу, но она возмутилась:

— Словом, он хочет сказать, что все решено заранее? Что уже ничего сделать нельзя? Но с какой стати я должна покориться участи, которую эта душа в эту минуту для меня выбрала?

— Да потому, что эта душа — твоя душа, Лейла.

— Как это — моя душа? Да ведь я ее не знаю, эту душу! Не знаю, откуда она взялась! Мне дела нет до того, что она пережила раньше. И я не хочу того, что она подобрала в темноте! Это я вот сейчас, сегодня утром, сижу здесь, в этом классе, вместе с вами, и я прекрасно знаю, что совершенно не обязательно, окажись я перед Мойрой, выбрала бы именно эту судьбу.