Каменное сердце - [3]
Девочка забыла про голод. Ей хотелось побегать по базару, но мать крепко держала ее за руку, пробираясь сквозь шумную толпу.
— Эге! И тетка Чунь привела на базар свою козочку! — крикнул знакомый крестьянин.
— Бедняжка! — подхватила старая крестьянка.
Чунь быстро пробиралась к большому тиковому дереву с серебристыми листьями и белыми цветами. Вблизи дерева стоял водоем, в котором приезжие богатые крестьяне-китайцы поили буйволов. Тут же несколько женщин мыли детей.
Чунь подошла к водоему, сняла с Цинь ее лохмотья и вымыла дочь.
— Стань здесь, Цинь! — приказала мать обнаженной дочери.
Вокруг дерева стояли несколько молодых и старых женщин с обмытыми голыми детьми. Дети были истощенные, худые, со всклокоченными волосами. Непослушными пальцами матери и бабушки приглаживали головки. Чунь критически осмотрела детей и осталась довольна: ее дочь выделялась своей стройностью.
Цинь не понимала, что происходит. Ее забавляли шум, пестрота толпы и присутствие детей. Она хотела поиграть с ними, но мать строго приказала, чтобы Цинь стояла на месте.
— Сколько просите? — спрашивали женщины друг у друга.
— Хочу пятнадцать франков.
— Не дадут, — с сомнением покачивала головою соседка. — Зимой покупали по пяти франков.
— Теперь не зима, — возражала женщина.
Скоро появились и покупатели — жирные старые китайцы под бумажными зонтиками в сопровождении слуг. Покупатели бесцеремонно разглядывали детей, поворачивали, щупали руки и ноги, словно они покупали на убой.
К Чунь подошел толстый китаец. Слуга поставил складной стул, китаец уселся, закурил трубку и, пуская дым в лицо маленькой Цинь, начал рассматривать ее сквозь большие очки. Он долго сопел носом и наконец спросил:
— Сколько?
— Сколько ваша милость положит, добрый господин, — ответила Чунь.
Ведь она продавала дочь не ради денег, а только чтобы спасти ее от голода. Чунь решила: на полученные деньги она купит рису, свинины, курицу и все отдаст Цинь. Пусть по крайней мере она хоть раз наестся досыта.
— Семь франков! — сказал китаец.
— Чунь кивнула головой в знак согласия.
Другие женщины, продававшие детей, недовольно зашипели на Чунь: она не торгуется и сбивает цену. У них было по нескольку детей, и, продавая одного, они хотели подкормить других.
— Худа! — сказал китаец, видя, что Чунь не торгуется.
— Ее немножко подкормить, станет совсем хорошая девочка. Она такая понятливая, послушная. Очень хорошая работница будет! — расхваливала свой «товар» Чунь, боясь, чтобы покупатель не ушел.
— Пять франков! — сказал китаец, поднимаясь.
— Берите, добрый господин! — ответила Чунь упавшим голосом.
Китаец кивнул головой. Слуга отсчитал Чунь пять франков и взял девочку за руку.
— Только… не обижайте ее, добрый господин! — совсем тихо прошептала Чунь.
— Идем! — сказал слуга, дергая Цинь за руку.
— Куда? Я не хочу! — вдруг заплакала испуганная девочка.
— Иди, иди, деточка, тебе будет хорошо… — уговаривала Чунь.
Женщины-продавщицы отвернулись.
Плачущая Цинь исчезла в толпе.
— Что за дикари! У них совершенно нет сердца! Каменные сердца! Животное, и то не рассталось бы со своим детенышем! — сказала Рашель Шампетье. Она стояла с мужем и братом недалеко от дерева и наблюдала всю сцену.
— Каменное сердце. Ты хорошо сказала, Рашель. Они действительно заслуживают того, чтобы быть только вьючными животными, — ответил Гастон Томаре.
— Однако, пора и завтракать, — весело сказал Леон Шампетье. — У меня, признаться, аппетит разыгрался. Идем, Гастон. Ну, а чем же закончилось заседание палаты?
И Гастон начал рассказывать о заседании палаты депутатов, на котором он присутствовал перед отъездом из Парижа.
— Так вот. Самыми интересными были два вопроса повестки дня: об увеличении французского военного гарнизона в Гуэ и о применении принудительного труда в Советской России.
