Камень. Пещера. Гора - [29]

Владимир Ефимович Грум-Гржимайло, выдающийся инженер-металлург и ученый с мировым именем, оставил (возможно, специально для нас) даже письменные заверения в том, что был счастлив (именно так!) возле огненных печей Нижне-Салдинского и Алапаевского заводов; он сообщил также рецепт счастливой жизни: «Работайте! Учитесь работать». Его производственный роман неожиданно поучителен. Перед нами поистине «одна, но пламенная страсть»: «Языков я не знал. Книг не любил…» А любил он завод и огненные печи и однажды, против своих правил, не званый, в поздний час прибежал к коллеге-профессору: «Послушайте, как звучит: движение пламени в печи есть движение легкой жидкости в тяжелой!»

Интересно, что Грум-Гржимайло, всегда и всей душой любивший нашу азиатчину и заводских рабочих «с чугунными головами и пудовыми кулаками», безоговорочно верил в великое будущее России: «Я умру с верой в русский народ, который я знаю не на словах, а на деле…» И, отстаивая свою веру, спорил он именно с А. П. Чеховым.

Уральская философия не объясняется местным патриотизмом: она складывалась в те времена, когда понятий «национальность», «государство» и «отечество» просто еще не было. Что же касается патриотизма и уральской гордости, то это явление совсем молодое и вполне заслуженное: в конце концов, Россия в течение двух веков пахала, воевала, строилась и украшалась исключительно уральским металлом — другого просто не было.

Всякий патриотизм, говоря языком метафорическим, — щит и меч, а у нас их (и щиты, и мечи), и это безо всяких метафор, делали здесь в заводских цехах. Популярное в годы Великой Отечественной войны выражение: «Седой Урал кует Победу» (был такой плакат: могучий седой старик с развевающейся бородой заносит молот над каменной наковальней) здесь понималось в самом прямом смысле: до сих пор огромные карьеры — развороченное и опустошенное чрево Земли — напоминают о цене Победы. У поэта Евгения Евтушенко была в свое время несбыточная мечта — поставить возле такой бездны памятный знак: две крест-накрест сколоченное доски, и на них написать красной масляной краской:

Здесь, в карьерах города Тагила,

Вырыта для Гитлера могила.

А ведь можно было поставить: и недорого, и чистая правда, и дает представление об уральской гордости.

Любовь к России всегда была несколько идеальной: «Россия, мати, свет мой безмерный…» Трудно любить землю столь разноликую и огромную; нам действительно умереть за родину проще, чем ее обустроить, так что умнейший Пушкин истолковал наш патриотизм с учетом национального мировосприятия: «Любовь к родному пепелищу, любовь к отеческим гробам…» На Урале эту любовь конкретизировала и поправила сама Земля (Камень, Гора, Пещера).

В самом прямом смысле слова здесь жили в заводе, работали в горе, самоцветы мерили пудами; медное поле было действительно медным, а железная гора — железной, т. е. состоящей из отменной железной руды, как, например, Магнитная, Благодать или Высокая. На этой, последней, руду добывали с 1721 по 1990 год и добыли 223 миллиона тонн.

И железу действительно поклонялись: в Нижнем Тагиле во Входо-Иерусалимском соборе престолы были изготовлены из кубических магнетитов, «коим равных по величине, может быть, нет и в целом свете». Владельцы уральских заводов держали в своих гостиных куски магнитного железняка в богатой бронзовой оправе. Такие магниты можно увидеть сегодня в музеях Екатеринбурга и Нижнего Тагила. Тагильский «кусочек» удерживает железный груз в 50 килограмм: вот как сильна была высокогорская руда.

Уральская философия держалась долго и уживалась с советской идеологией: энтузиазм строителей Магнитки и Уралмаша был истинным, да и какая разница, кто начальник, если гора все равно главней. Поэт Б. Ручьев воспевал свою Магнитку всю жизнь; А. П. Банников, начальник Урал-машстроя и первый директор Уралмаша, умер со словами: «Не оставляйте завод!» До самых последних лет, до тех пор, когда заводы стали передавать из рук в руки, а директоров тасовать, как карты, жители уральских городов всегда знали имя директора завода и знали лучших его работников. Теперь больше знают продукцию завода… 9 Мая после военного парада на главной площади Екатеринбурга молодая женщина фотографирует годовалого мальчика возле комплекса С-300: «Стой, Виталенька! Стой, держись за нее ручкой, это папа наш делает!» И на вопрос: «Где это делают?» — отвечает почти с презрительным недоумением: «— Как где? На Трансмаше… Где же еще?..»

Дело даже не в том, какой завод и какую продукцию выпускает (хотя первоначальный — железоделательный — был действительно всемогущим: здесь выплавляли металл и обрабатывали его), а в абсолютной причастности: я — завод, я — Земля; она прикроет… Мы давно не замечаем, как глубоко это в нас сидит. На последнем по времени «Минерал-шоу» (тоже знак места) я говорила с человеком, торгующим минералогическими образцами:

— Откуда камень? Где вы его берете?

— Дома и беру.

— Как это дома? Прямо у крыльца, что ли?

— Ну почему у крыльца? Лунный камень метров сто за огородом…

— А кошатик?

— Этот подальше, метров пятьсот, наверное.

— А аметист откуда?