Камень. Пещера. Гора - [10]

Языковые науки относятся к мифу уважительно и объясняют живучесть и необходимость мифа, причины его появления и даже методику использования. По Ролану Барту, «в функциональном отношении назначение мифа оказывается двояким: с одной стороны, он направлен на деформацию реальности, имеет целью создать такой образ действительности, который совпадал бы с ценностными ожиданиями носителей мифологического сознания; с другой стороны — миф чрезвычайно озабочен сокрытием собственной идеологичности, поскольку всякая идеология хочет, чтобы ее воспринимали не как одну из возможных точек зрения на мир, но как единственно допустимую».

Наш Д. С. Лихачев, в сущности, с французом согласен: «Любой вектор познания связан с движением к истине. Истина же — „эта непосредственная данность“, которую нельзя… адекватно выразить. При укладке непосредственной данности во все другие представления и начинается создание мифа».

Оба ученых признают мифологическое сознание и отсюда — наше общее право на мифотворчество. Когда мы слушаем молодого, серьезного священника в Эчмиадзине, когда рассматриваем наконечник копья: «ангел ударил им в камень, и забил источник», или кусок обшивки Ноева ковчега: «он и доныне находится на Арарате, в последние годы, когда на вершине лед частично растаял, корабль праведника хорошо виден», мы не просто верим древнему преданию, но участвуем в сотворении мифа.

К мифам космологического порядка наука под давлением фактов вынуждена относиться серьезно, так как их очень много (одних только мифов, преданий и легенд о потопе насчитывается более пятисот); все они похожи и явно говорят о прецессии. Наконец, они наполнены цифрами, имеющими отношение к прецессии: 36, 54, 72, 108, 2160 и т. д. (Период прецессии — 25 920 лет, зодиакальная эпоха (25920:12) — 2160 лет, на перемещение небесного полюса на один градус требуется (25920: 360) 72 года… Это с нашей точки зрения для развития сюжета вовсе не так уж важно точное определение количества коров, быков, жилых комнат, дверей, спутников и женихов; в мифе же непременно указано, что Бог разделил строителей Вавилонской башни на 72 народа, что за Сетом, погубившим Осириса, следовало 72 заговорщика, что Тот выиграл у богини Луны 1/72 часть света каждого из 360 дней в году, а у Одиссея было 12 кораблей…

Числа прецессии увековечены в великих архитектурных сооружениях: в храме Баальбека 54 колонны, в Ангкоре 72 храма, 5 дорог с мостами через рвы и вдоль каждой из дорог и с обеих сторон по 54 каменных статуи; сам памятник расположен в 72 градусах к востоку от Великой пирамиды в Египте; Нан-Мадол — в 54 градусах к востоку от Анкгора; в 72 и 108 градусах тоже к востоку находятся мегалиты Карибати и Таити.

Наша Страна городов тоже полна магических чисел: в Аркаиме 72 помещения, в Синташинском погребальном комплексе — 72 покойника; в подвесках по 54 и 108 бусин…

Каким бы ни был текст — научным или художественным — размещение в нем чисел, тем более определенного значения, случайным быть не может. Мифы отражают изменение ситуации на небе и катастрофы на земле, утверждают новое положение светил на небе, иначе говоря, населяют небо новыми богами. Мифы — сплошная астрономия и календарь. Они фиксируют мир в изменяющемся пространстве и времени. Так что ничуть не удивительно, что мы, мечтающие о спокойствии и стабильности на всех уровнях, не желаем замечать календаря в «Одиссее».

У. Салливан полтора года потратил на прочтение легенды о ламе и потопе, провел серьезные языковые, исторические, этнографические и астрономические исследования, пока не понял того, что небесная лама она и есть небесная, а именно находящееся на небе облако межзвездной пыли, что события легенды происходят именно на небе, и только после этого «с точки зрения ламы» стало обозначением конкретного места в определенной части неба, т. е. указанием времени.

Ученые-историки относятся к мифу по-прежнему настороженно: «Исследователи единодушны в том, что миф вообще не описывает никаких реальных событий» (Березкин Ю. Е. «Голос дьявола среди снегов и джунглей». Л., Лениздат, 1987). Суть этой настороженности мало изменилась со времен испанских завоевателей Центральной Америки; в 1573 году священник Кристобаль де Молина сформулировал ее с жестоким простодушием, свойственным тому кровавому веку: «Главный источник подобных басен — это незнание Бога, идолопоклонство и пороки этих людишек. Если б они умели писать, то не были бы столь тупыми и глупыми».

Впоследствии выяснится, что писать они умели, но это обстоятельство отношения к мифам не изменило.

К. де Молина записывал мифы — он называл их баснями — «во избежание многословия» в чрезвычайно сжатом виде. Трудно представить, какие драгоценные подробности утрачены при таком записывании, зато понятно, что миф, если сократить «лишнее» многословие, запросто может превратиться в басню: ведь выбрасывают обычно то, что кажется незначительным и непонятным. Непонятностей было и остается много: способ выражения мысли в дописьменном мире значительно отличался от нашего.

Двойственное отношение к мифу (полное доверие и абсолютное пренебрежение) наметилось еще в античные времена. Гесиод понимал миф как реальную историю; Аполлодор относился к мифам с безусловным уважением, Софокл и Эврипид защищали миф; Гомер создавал и продолжал; Ксенофан именовал «нелепой брехней» и выдумками прежних людей.