Камень духов - [46]

Фанданго начиналось быстрой музыкой, виртуозно исполняемой ансамблем гитар и мандолин, и стремительными движениями танцующих. Постепенно музыка становилась нежнее и тише, пока кавалер и дама, сближаясь, не оказывались лицом к лицу друг против друга. Тогда начиналось пение импровизированных куплетов. Пели обо всем, что касалось любви и ревности, верности и измен, встреч и разлук. Такие куплеты в переводах не нуждаются, и так все понятно. Впрочем, среди русских нашлось несколько человек, говорящих по-испански. Они выступали переводчиками. Одним из них был лейтенант Завалишин, стоявший рядом с Нахимовым у стены.

Бутенев, только что оттанцевавший менуэт с пышной сеньорой и утирающий лоб платком, и Нахимов, вопреки обычаю возбужденный, с заблестевшими глазами, засыпали его вопросами:

– А что спгосила вон того сеньога в кгасной кугтке его дама?

– Дмитрий, скажи, что пропел в ответ своей сеньорите этот сеньор?

Завалишин едва успевал отвечать на их вопросы, а краем глаза неотступно следил за той, ради которой явился сюда. Иногда он сталкивался взглядом с Марией Меркадо, которая тоже, казалось, следила за ним, и тогда на сердце у лейтенанта становилось тепло, словно в душу к нему заглянуло ласковое солнце.

Настоящее светило давно уже скрылось за горизонтом. Но в зале было светло от нескольких десятков свечей, извлеченных хозяевами из кладовых ради такого праздника. Свечи потрескивали и отбрасывали на лица и наряды танцующих блики, придавая празднику домашний уют, которого давно уже не ощущали моряки, обошедшие половину мира. При свечах сеньорита Мария казалась Завалишину еще прекраснее, чем в день их первой встречи. Темно-коричневая вязаная юбка, тонкая, без вышивок рубашка и черная кружевная мантилья подчеркивали ее грацию. Впрочем, этот наряд мало отличался от одежды прочих сеньор и сеньорит. Все они, в отличие от дам петербургского или московского общества, одевались просто, но с изяществом. Дочерей и жен богатых семейств от тех, чьи мужья служили рядовыми рейтарами или имели небольшое ранчо, отличала лишь какая-нибудь серебряная брошь или заколка в волосах, но и такие украшения были редкостью. Простота нарядов скрашивалась ослепительными улыбками, которые южанки раздают гораздо щедрее, чем жительницы севера, и бархатными очами, призывно глядящими на кавалеров из-за пышных вееров.

О, эти веера! Вот ими-то испанки могли поспорить с любыми великосветскими дамами. У каждой из сеньор и сеньорит, даже из простолюдинок, веер был произведением искусства. Сделанные великолепными веерных дел мастерами, расписанные талантливыми художниками, веера передавались по наследству от матери к дочери. И умению обращаться с веером равных испанкам не найти никого: вовремя скрыть лукавый взгляд или ироничную улыбку, подать тайный сигнал избраннику – в этом каждая испанская девушка и женщина непревзойденная искусница.

В какой-то из книг Завалишин прочитал, что есть целая система знаков, передаваемых веером. Скажем, если помахать раскрытым веером, опустив его, это на языке красавиц означает «я вас не люблю». Если же раскрытым веером махнуть в сторону кавалера, это переводится как «подойдите ко мне». Раскрыть веер над головой равно по смыслу «я должна вас избегать». А дотронуться закрытым веером до губ звучит как предостережение: «тише, нас могут услышать». И наконец, если закрытым веером коснуться груди, там, где сердце, то это – не что иное, как объяснение в любви. Все эти дамские штучки тогда мало заинтересовали Дмитрия. Прочитав о них, он тут же позабыл веерную азбуку и вспомнил о ней сейчас неожиданно для себя самого, следя, как порхает черно-красной бабочкой веер в руках той, кто сама носила прозвище Марипоса.

Правда, никаких знаков в движении веера сеньориты Марии Дмитрий не приметил, но глаза девушки говорили ему больше, чем любые веерные сигналы. «Я рада снова видеть вас». По счастью, он не обращал внимания на сеньора Гереру, все время находившегося рядом с Марией. Взгляд комиссара хунты, когда он обращал его к русскому, выражал прямо противоположные чувства.

– Почему вы не танцуете, сеньор? – спросил гостя протиснувшийся к нему капитан Луис Аргуэлло. Завалишин уже знал, что именно дон Луис решил устроить для своих новых друзей этот праздник. Старший Аргуэлло вместе с доньей Марией Игнасией и сестрой Луиса Марией де ла Консепсьон, по приглашению губернатора Пабло Винсенте де Солы уехали в Монтерей, оставив президию на попечение капитана. Тот и воспользовался правом хозяина, устроив этот бал, но, следуя традиции, приглашения гостям разослал от имени отца. Дмитрий догадывался, что идея бала у дона Луиса возникла не на пустом месте – наверняка тут не обошлось без участия его очаровательной кузины.

– Извините, дон Луис, я – танцор неопытный… Боюсь показаться дамам неуклюжим…

– О, сеньор Деметрио, наши танцы не требуют особого умения… Достаточно одного упражнения, и вы сумеете завоевать звание лучшего танцора…

Между тем фанданго закончилось, и зазвучала другая музыка.

– Вот, дон Деметрио, сейчас начнется интересный танец, – сказал Аргуэлло. – Это своего рода танец-игра. Вы обязательно должны принять в нем участие и ваши товарищи тоже…