Камень ангела - [10]

— Не обращай на нее внимания, — шепнула Сьюзен. — Ее только что оштрафовали. «За то, что в доме разгул», — так они сказали. Она будет не в духе всю неделю. — И добавила для матери Саймона: — Говорят, настоятеля выдворили из здания. Каждый раз, как он появляется, происходит мятеж.

По-видимому, ее слова удивили Мари.

— Но разве он не отвечает за церковь и школу? — спросила она. — Как же люди могут его выдворить?

— Предполагается, что отвечает, — сказала Сьюзен, поднимая бочонок. — Но он слишком занят своими заклинаниями и чарами. Продает душу дьяволу. Говорят, ему больше ста лет. Я не обращаю никакого внимания на эти слухи, но…

Саймон больше ничего не слышал. Он пытался справиться со своими башмаками на деревянной подошве, которые решительно не хотели идти в ту же сторону, что его ноги.

Миссис Баттеруорт, как обычно, разносила эль. Ее раскатистый смех звенел в зале, но на кухне она, как и предсказывала Сьюзен, была мрачнее тучи и уже дважды угостила Саймона оплеухами.

Она накричала на него за то, что он забыл принести бочонки из погреба. Потом, пока он тащил их наверх, пригорели ячменные зерна, которые жарились во флигеле, и она снова разоралась.

— Пошевеливайся! — гремела она, и Саймон стоял, не понимая, что значит «пошевеливаться».

Она говорила и другие вещи, которые он не понимал, например: «Придержи своих лошадей», когда он пробегал мимо нее во двор. Саймон озирался вокруг, но не видел никаких лошадей.

— Посмотри на этот хлеб, — сказала она позже, когда было совсем мало посетителей. — Нужно, чтобы его весь съели. — И Саймон съел, сколько мог, а остатки бросил в корыто для свиней. Но когда миссис Баттеруорт вернулась, она посмотрела на него, как на полоумного.

— Я говорила, чтобы весь хлеб съели посетители! — заорала она и долго распекала Саймона, так что он перестал прислушиваться к словам и только смотрел на ее рот.

Это привело хозяйку в бешенство, и, назвав его деревенским дурачком, она замахнулась на мальчика поварешкой, но мать оттащила его назад.

— Я не бью его, — заявила она, и тогда миссис Баттеруорт разразилась тирадой уже в ее адрес, пока не вмешалась Сьюзен.

— Может быть, хватит? — воскликнула она. — Пусть ваш язык отсохнет, а то у вас уже искры сыплются из глаз!

Она единственная осмеливалась говорить с миссис Баттеруорт в подобном тоне, и, казалось, та не находила слов в ответ. С минуту она сверлила Сьюзен злобным взглядом, но сказала лишь:

— Сходи за свиньей.

Саймону нравилась эта свинья, которую он называл Матильдой. Она была черно-коричневая, вислоухая, со щетиной на спине и очень недовольным видом. Когда ее выпускали из свинарника, она с визгом носилась по двору и рылась в куче мусора, выискивая овощные очистки. А когда Саймон протягивал ей яблоко, она тыкалась теплым рылом ему в руку. В то утро он вместе с Сьюзен отвел ее к пастуху, он выводил всех свиней города на пастбище в Коллихерст Коммон. Теперь Саймону нужно было забрать Матильду домой.

Саймон пробежал мимо всех трактиров Лонг Миллгейт. На улице, вопреки обыкновению, было спокойно — только люди из церковной коллегии звонили в колокольчик и просили милостыню для бедных, да кто-то разгружал повозку.

Дойдя до перекрестка Лонг Миллгейт и Тоуд-лейн, он услышал рожок пастуха и хрюканье, визг и топот сотен свиней, возвращавшихся в город. Он поспешил им навстречу, чтобы отвести Матильду во двор, где она еще может свободно побегать.

Пастух, который был едва ли старше Саймона, лишь кивнул, когда Матильда отделилась от стада, и снова начал дуть в рожок, давая знак людям, чтобы они забирали своих свиней. Саймон подумал о том, какая это хорошая работа — пасти свиней. Он начал легонько подгонять Матильду палкой, но она не обращала на него внимания и ковырялась в грязи, переворачивая носом веточки и мелкие камешки. Он видел, что она ищет темные буковые орешки. Он снова стегнул ее, на этот раз сильнее, и она пустилась бегом.

Саймону не нравилось слишком сильно бить свинью, но ему нужно было гнать ее очень быстро, иначе она начала бы бегать по городским улицам, что было запрещено. Он шагал за ней, хлопая по заду палкой. Иногда свинья неожиданно останавливалась, так что он чуть не падал на нее.

Свернув на Лонг Миллгейт, Саймон остановился при виде людской процессии. Эти люди были в черном, некоторые в доспехах и железных шлемах, и они распевали псалом. Их предводитель переходил от двери к двери, стучась, как констебль, и выкрикивал: «Сегодня Воскресенье! Воскресенье Господне уже началось!»

Когда они проходили мимо пьяного, которого шатало с одной стороны улицы на другую, один из людей в броне поставил его на колени, а предводитель, низенький бледный человек, худой, как щепка, рявкнул на него:

— Ты знаешь молитву «Отче наш»? Можешь ее прочитать? Какова Седьмая заповедь?

Но голова пьяного только моталась из стороны в сторону, а рот открылся, и вид у него был самый дурацкий. В конце концов коротышка оставил его в покое, презрительно фыркнув.

— Эти люди обречены, — сказал он.

Саймон посторонился, придерживая Матильду за обвислое ухо, когда процессия переходила через улицу. Он вжался в какую-то дверь, когда этот человек оглянулся на него, и задрожал под взглядом бледных, тусклых глаз. Если бы они остановили Саймона, он бы не знал, что делать. Но предводитель продолжил стучать в двери пивных.