Камеи для императрицы - [47]

— Глафира, а где мой редингот? — спросила она.

Служанка молча подала ей одежду. Анастасия достала из внутреннего кармана камею. На темном агате сбоку, не задевая, однако, профиля богини Афины-воительницы, теперь пролегала трещина. Искусное изделие древнегреческого мастера, кем-то поднятое со дна моря и подаренное ей правоверным мусульманином, спасло Анастасии жизнь. Она усмехнулась этому парадоксу и погладила камень пальцами. Сейчас он был холодным, как лед.

Глава восьмая В КРЫМСКОЙ СТЕПИ

Берег проступал в пелене дождя, как тонкий акварельный рисунок. Его очертания напоминали греческую букву «омега». Желтой изгибающейся полосой тянулся он версты на три от одного поросшего невысоким кудрявым лесом холма до другого, чья скалистая оконечность выступала далеко в море. «Евангелист Матфей» подходил к Гёзлёве, к городу-порту на западном берегу Крыма. Шкипер Хитров приказал убирать паруса, так как в бухту корабль должен был заводить барказ.

Анастасия вышла на шканцы и наблюдала теперь привычную ей картину. Матросы, поднявшись по вантам вверх, «брали рифы», то есть с помощью канатов подтягивали парусные полотнища к реям. После пиратского штурма Хитров относился к своей пассажирке с большой почтительностью. Он разрешал ей находиться на шканцах рядом с вахтенным помощником и рулевым столько, сколько она захочет, и часто рассказывал ей о морской службе и корабельном обиходе.

По его разумению, молодая женщина обладала двумя ценными качествами: умела хорошо стрелять и знала медицину. Кроме Мещерского, Анастасия помогла в тот день еще четырем раненым, проведя такие же операции по удалению пуль и дробин, а затем вместе с горничной ухаживала за ними, нисколько не чураясь этой трудной и грязной работы.

Тем временем матросы спустили на воду корабельный барказ, подали на него концы с «Евангелиста Матфея» и, налегая на весла, повели парусник к причалу. Дождь усиливался. Сумерки быстро окутывали берег. В домах Гёзлёве светилось всего несколько огоньков. Анастасия напряженно всматривалась во тьму и думала, как ей сейчас выгружать багаж и людей и куда идти в этом незнакомом месте. Шкипер угадал ее мысли. Он сказал, что до утра она может остаться на корабле и никаких дополнительных денег за это он с нее не возьмет.

Утром они въехали в город через Искеле-Капусу, или Ворота пристани, расположенные близ моря. Вообще Гёзлёве был окружен довольно высокой крепостной стеной с башнями и бойницами, сложенной из больших квадратных камней местного ракушечного камня-известняка. Стена шла к морю, затем поворачивала на запад, отделяя морской берег от жилых кварталов.

Возможно, сто или двести лет назад она и служила хорошей защитой от непрошеных гостей, но теперь понемногу приходила в ветхость. Она только издали выглядела неприступной. Анастасия заметила, что во многих местах ракушечник раскрошился, от бойниц вниз по стенам разбегаются трещины, а ров перед стеной, некогда заполненный водой, зарос бурьяном.

Ни турки, владевшие городом с ХV века, ни крымские татары, ныне считавшие Гёзлёве ханской крепостью, давно не занимались ремонтом и восстановлением укреплений. По-видимому, крепость устарела. Еще в 1736 году, когда русские подошли к Гёзлёве от Перекопа, трехтысячный турецкий гарнизон тотчас погрузился на корабли и отправился отсюда в Стамбул, даже не пытаясь обороняться и оставив победителям трофеи — 21 медную пушку. Русские в своих донесениях назвали Гёзлёве городом Козловом.

Крепость разрушалась. Но город, стоявший на оживленном торговом перекрестке, процветал. В летнюю навигацию в его гавани собиралось до двухсот купеческих судов. К 1780 году в Гёзлёве было около двух с половиной тысяч домов, по большей части — каменных, несколько мечетей, церковь армян-григорианцев и кенаса, выстроенная в центре квартала, где жили караимы. Свои услуги купцам и путешественникам здесь предлагали 11 частных и 6 казенных постоялых дворов, более трехсот магазинов и лавок, множество кофеен и питейных домов, где изготовляли на продажу бузу — восточный хмельной напиток из перебродившего пшена.

Русской госпоже не пристало искать приюта на окраинах. Паутина причудливых и живописных средневековых улочек в караимских, греческих, армянских, турецких, кварталах была не для нее. Потому секретная канцелярия Светейшего выбрала постоялый двор, или ташхан, в центре Гёзлёве, около великолепной соборной, или «пятничной» мечети Джума-Джами, украшенной высоким куполом и двумя минаретами. Она была такой же древней, как город. В середине ХVI века ее построил Ходжи Синан, знаменитый турецкий архитектор.

Двухэтажный, похожий на цитадель из-за своих высоких стен и крепких ворот, ташхан «Сулу-хан» принадлежал вакуфу этой мечети, то есть являлся ее вечной и неотчуждаемой собственностью, доходы от которой поступали в распоряжение муллы. Управлял постоялым двором назир Шевкет-ага, турок по национальности, высокий и полный мужчина лет сорока пяти.

С помощью штурмана-мастера, который занимался на «Евангелисте Матфее» грузовыми операциями и потому мог объясняться на тюрко-татарском языке, она договорилась обо всем. Цены в «Сулу-хане» были немалые, но Шевкет-ага уверял, что более удобных и роскошных апартаментов госпожа не сыщет нигде в Гёзлёве, что ее имущество будет здесь под надежной охраной, а чайхана восхитит ее классической турецкой кухней.