Каллиграф - [112]
Я встал и обнял ее. Она стала легкой и маленькой, но по-прежнему несгибаемой. Глаза ее сияли от удовольствия. А я был немного выбит из колеи, потому что никогда раньше за всю жизнь она не употребляла в отношении себя первое лицо множественного числа, несмотря на то что славный профессор Уильямс был ее «доблестным эскортом» не меньше двадцати пяти лет.
Сам он появился следом и стоял рядом с ней, улыбаясь и терпеливо дожидаясь, когда мы закончим обниматься.
– Привет, Джаспер, – сказал он, сердечно приветствуя меня и пожимая руку. – Давно не виделись. Грейс говорит, что ты процветаешь.
Я рассмеялся. Оптимизм профессора был несокрушим.
Мадлен тоже стояла. Я повернулся к ней:
– Бабушка, профессор Уильямс, это Мадлен, она…
– Привет, Мадлен, как я рада, что мы наконец познакомились, – бабушка наклонилась и трижды поцеловала ее. Итальянский стиль. – Боюсь, Джаспер предпочитает скрывать вас от всех, но я рада, что он все же решил поделиться с нами – хотя бы на сегодняшний вечер. Мы, старики, любим, когда нам напоминают, как чудесно мы выглядели в вашем возрасте.
Мадлен заметно покраснела.
– Мне тоже очень приятно познакомиться с вами – Джаспер все мне о вас рассказал.
Это не вполне верно. Никто не может рассказать человеку все о другом. Но я отметил про себя, что именно бабушка, а не Мадлен, нашла способ сделать правду – в данном случае мое молчание – красноречивой.
Профессор Уильяме протянул ей руку:
– Называйте меня Фергюс.
Еще один шок. За все время нашего знакомства с профессором я ни разу не слышал, чтобы он по собственной воле называл свое имя.
Во время последовавшей за этим приятной и непринужденной беседы и обмена любезностями, восклицаний и общих фраз, характерных для любой долгожданной встречи, тем более в предвкушении ужина на свежем воздухе, мы постепенно расселись, а бабушка заказала нам первую бутылку вина.
– Итак, вы оба наслаждаетесь жизнью? Надеюсь, Джаспер был прилежным гидом? – Бабушка обращалась к Мадлен, снимая шляпу; со времени нашей последней встречи она сделала короткую стрижку и помолодела– или скорее стала выглядеть женщиной без возраста, как старшие богини в голливудских фильмах о горе Олимп.
– О, да. Он мне все показал. Сегодня мы были в Ватикане и в Колизее, а еще возле статуи Моисея – я забыла, как называется та церковь. И отец Седрик просто чудо. – Мадлен постепенно обретала привычную уверенность в себе. – Мне кажется, я мало его благодарила. Он так много знает и такой восторженный. Он подробно мне рассказал про все картины, никто другой этого сделать не мог, да к тому же привел полный список кардинальских добродетелей и рассказал, кто из английских королей был тайным католиком. Я даже надеялась, что он даст мне посмотреть на Папу, но, похоже, он скорее мертв, чем жив.
– Мадлен выкачала из него всю информацию, которую только можно было из него извлечь, – отметил я несколько обиженным тоном.
– Вовсе нет, Джаспер, – горячо возразила Мадлен. – Он упомянул о твоей победе в художественном конкурсе лишь потому, что мы вместе осмотрели такое огромное количество картин. Это правда: мы действительно порой проводили сравнение, но в конце концов пришли к выводу, что из вас двоих Караваджо все же более интересная личность.
Бабушка хмыкнула:
– А как квартира?
– Отлично, – ответил я.
– Совершенно великолепная, – подтвердила Мадлен. – Я уже жалею, что мы не можем задержаться здесь подольше. Наверное, сразу начну скучать и мечтать сюда вернуться.
– Так и должно быть, – улыбнулась бабушка.
– Ага, вот и вино, – воскликнул профессор Уильяме, провожая глазами бокалы, которые перекочевывали с подноса на стол.
Женщина, которая приветствовала нас на входе, налила немного в бабушкин бокал, предлагая ей попробовать и оценить напиток; но бабушка не стала делать этого, жестом приказав разливать вино всем.
Всем нам потребовалось некоторое время, чтобы как следует подружиться с «Орвието». Затем профессор Уильямс нарушил тишину:
– Грейс говорила, что вы много путешествуете Мадлен?
– Да, в основном по работе. Я только что вернулась из Америки.
– И как вам Нью-Йорк?
– Очень странно: совсем иное ощущение, чем раньше. Близости стало больше. Теперь каждый, приехав в Нью-Йорк, сразу осознает себя нью-йорк-цём. Это то, что лежит на поверхности, – Мадлен говорила очень быстро. – Но в этот раз я была в городе всего лишь один вечер, между двумя рейсами. Так что у меня не было возможности как следует… А потом я сразу отправилась в Сакраменто. Вот там вообще ничего не происходит. Разве что с раками.
– Понятно, – кивнул профессор Уильямс, казалось, он устал произносить слова и стремился к предельной краткости. – Я был в Сакраменто. Лекционный тур. Не слишком веселое местечко, не так ли? А как праздник?
– Его устроили в маленьком городке в семидесяти милях к северу. А до этого я была в Аммане, в Иордании, тоже по работе.
– Вы пишете книгу? – вмешалась в разговор бабушка.
Мадлен, как всегда, когда речь заходила об этом предмете, продемонстрировала скромность:
– Это трудно назвать книгой, скорее нечто вроде литературного путеводителя. По крайней мере, я надеюсь, что получится именно это.