Калигула - [29]

— Сейчас вода мутная. Но когда проясняется, то на дне видна огромная статуя Исиды, Великой Матери. Поверь мне, она высотой в пять человеческих ростов, я видел её.

На втором островке, чуть дальше, виднелись неопределённые развалины, утопавшие в зарослях кустов акации, которая свешивала в воду ветви и корни.

— Там был личный дворец Клео, нашей царицы, — сказал старый жрец. — Она была великой царицей с чарующим голосом и умела вести умные и возвышенные беседы. Кто видел её в те дни, говорил, что даже пылкий и непостоянный человек вроде Марка Антония был покорен ею на всю жизнь. Всё, что от неё осталось, — части её библиотеки. Мы насчитали свыше семисот тысяч папирусных свитков. Ум царицы был обширен. Она принимала всевозможные посольства и отвечала на их языке. Умела читать и писать на семи языках. И была ещё молода, когда её убили. Она не хотела соблазнять Августа, как о том написали победители. Она была царицей Египта и хотела спасти свою землю от мученичества, которое вскоре приняла сама.

Остров с разорённым дворцом был рядом, в нескольких взмахах вёсел.

— Как видишь, — сказал жрец, — Антоний не мог построить свои апартаменты вдали от неё.

— Давай причалим и зайдём во дворец, — попросил Гай.

— Нельзя, — ответил египтянин. — Уже более пяти десятилетий туда никто не заходит. Август запретил это под страхом смерти. Однажды один рыбак, услышавший про тамошние несметные богатства, причалил на своей лодке и сошёл по мосткам. Через мгновение с других лодок увидели, как он выскочил, словно спасаясь от чего-то, и казалось, что его ноги опутаны лианами. Он с криком прыгнул в лодку, но тут же упал навзничь и больше не кричал. Течение прибило лодку к берегу. Его тело отнесли в храм и увидели, что его ноги покрыты десятками укусов. Это были следы зубов священной кобры.

Жрец шёпотом посоветовал объехать остров, и моряки молча налегли на вёсла, не пытаясь причалить.

— Говорят, что комнаты царицы были вон там. Она и Антоний потребовали комнаты, в которых никто не любил до них, велели привезти девственные камни из пещер в пустыне.

Они обставили всё своими образами. Там должен был остаться памятник их любви, на века… Но этого не случилось. Когда оба умерли, Август вошёл в кабинет Антония и, поскольку никому не доверял, лично проверил все рукописи и свитки и нашёл его дневник. Антоний любил писать на легчайших листах папируса и, возможно, оставил записи в надежде, что кто-нибудь их спасёт. Но Август быстро прочёл их и тут же велел уничтожить. Потом приказал немедленно разбить вдребезги все статуи царицы и сбросить обломки в воды порта. Я видел эти дни. Видел, как богатейшие греческие купцы, командиры легионов, римские сенаторы, арабские моряки предлагали Августу огромные деньги за статуи обнажённой Клеопатры и слёзно умоляли не ломать их. Но Август, и только он один, устоял против её чар. Я слышал, что он прошёл по этим комнатам в сопровождении своих жрецов, знатоков этрусской магии. Царица велела изваять своё тело из серого базальта и диорита, известняка и гранита, чтобы от комнаты к комнате её нагота словно переодевалась в новую кожу. Я слышал, что в те залы вместе с Августом вошёл и флотоводец Агриппа, тот, что женился на его дочери Юлии и разгромил флот Марка Антония.

При упоминании этих имён, которые непроизвольно воскресили в памяти его происхождение по материнской линии, Гай вздрогнул. Жрец, взглянув на Германика, заявил, что Агриппа был человеком большого мужества.

— Однако я слышал, что он споткнулся о ковёр, когда в одном зале увидел стоящую бесстыдно, как Венера, статую из розового кварцита. Как настоящие предстали живые губы, грудь, живот уже мёртвой царицы.

Мальчика потянуло взглянуть на отца; тот молчал.

— Возможно, — продолжал жрец, — то лицо под водой, которое ты смог увидеть, так как море сегодня прозрачно, — всё, что осталось от величественной статуи Марка Антония. Говорят, что Август велел разломать её и утопить там. Но пьедестал остался у берега, и никто не стёр надпись. Статуя должна была стоять в личных покоях, потому что надпись гласит: «Несравненный любовник».

Германик шепнул сыну:

— Марк Антоний писал Августу: «Ты развлекался со всеми шлюхами Рима и посягал на честных жён. А я женился на царице».

— Когда всё было разорено, — продолжал жрец, — римляне исполнили магические ритуалы, уложили в кучу мебель, подожгли и на руинах разбросали соль. Но один оракул предрёк, что однажды зимней ночью землетрясение пошатнёт скалы под городом, люди с криками выбегут на улицу, а морская волна, высокая, как уступ Фароса, налетит с шумом и грохотом, затопит восточный порт, смоет и остров Антиродос, и Тимоний, и дворцы, и царский причал, и прочие причалы. В конце концов, она отхлынет с плеском и водоворотами, оставив лишь покрытую грязью равнину. А в синем море останутся только фундаменты Фароса. Таково пророчество.

— Сохранилась ли хоть одна статуя царицы? — спросил Германик. — Хотя бы одна во всей Александрии? В Риме не осталось ни одной.

— Я слышал, — ответил жрец, — будто бы Август, раздосадованный тем, что не удастся провести Клеопатру в цепях перед римским народом, позвал знаменитого александрийского художника, знавшего красоту царицы и роскошь её дворца, и велел ему изобразить момент, когда она прижимает к обнажённой груди царскую кобру. Художник исполнил повеление, и я слышал, что он плакал, изображая это. Потом картину отослали в Рим.