Калигула - [172]
— Юная девственница спасает раненого героя, так? Нет, уж слишком банально — ты не юная девственница, а я не герой. Если бы Кукулл немного думал головой, я бы сейчас лежал под дождем, а так его погубила собственная злоба. В казарме обо мне позаботятся, и завтра я навещу тебя снова.
Ливилла смотрела на него с насмешливой улыбкой, как смотрят женщины на упрямых мужчин.
— Как хочешь, Сабин. Но все же юная девственница благодарит героя за чудесное спасение. Собственно, я должна тебе со вчерашнего дня дать ответ. Я верю тебе, Сабин, в душе доверяла уже с самого начала, но в моем положении без осторожности нельзя. Ты же знаешь, как непрочно сидит моя голова, ведь однажды Калигула наверняка придет к выводу, что самая лучшая сестра — мертвая сестра. Пусть теперь о тебе позаботятся, поговорим обо всем завтра.
Он кивнул и вышел под дождь, где его ждал насквозь промокший Руф. Сабин распорядился:
— Передай, чтобы снова выставили охрану, а потом пойди обсохни!
33
Префект преторианцев Аррециний Клеменс долго размышлял, стоит ли посвящать трибуна Кассия Херею в тайные планы заговорщиков, пока однажды сам не стал свидетелем очередной жестокой насмешки Калигулы.
Тогда он улучил удобный момент и отвел подчиненного в сторону.
— Здесь никто не слышит, трибун, но сначала спокойно оглянись по сторонам! Осторожность сегодня не помешает, и то, что я хочу сказать тебе, лучше скажу без свидетелей.
Херея не двигался и смотрел на него отсутствующим взглядом.
— Префект?
— Сначала сядь, не упрямься, я пришел к тебе с просьбой. Позавчера я снова слышал и видел, как император обходится с тобой, и представил себе, что ты при этом должен чувствовать.
Херея поднял на него глаза.
— Вот как? Сразу сумел представить? А когда я год назад жаловался, ты сказал, что император просто шутит, что он молод и еще изменится. Откуда вдруг взялось сочувствие, префект?
— Потому что положение изменилось. Того, на что мы все надеялись, как ты знаешь, не случилось. Как раз наоборот. Когда Калигула поднялся на трон, я думал, как и ты: это начало перемен, теперь для Рима наступят золотые времена. Я был назначен преемником Макрона, верил в его предательство и служил императору с таким же восторгом, как и все остальные. Тебя он назначил трибуном, меня — префектом, у всех были причины чувствовать себя счастливыми и благодарными. Положение наше похоже: все пережили примерно то же самое. Ты думаешь, мне нравится, когда из вас делают палачей и сборщиков налогов? Мы его покорные слуги, которым неплохо платят, но которых народ ненавидит, сенат боится, а патриции презирают. У меня тоже есть гордость, Херея, и с некоторых пор я ношу платье префекта без восторга. Да и у других ощущения похожие, только немногие по-прежнему думают, что император сполна вознаграждает за грязную работу, к которой принуждает нас. Положение стало настолько невыносимым, что мы должны изменить его. Ты разделяешь такое мнение, Херея?
У того гудело в голове, поскольку он никак не ожидал услышать подобное от префекта.
— Кто это мы, префект?
— Сейчас не могу сказать, остановимся пока на этом. Итак?
— Даже если я подтвержу, что положение невыносимо, что изменится? Сенат помалкивает, поджав от страха хвост, его верные псы — Каллист, Геликон, Протоген и кто там еще — напичкали Рим шпионами. С чего начать, как подкопаться?
— Поскольку я заметил твою готовность, то поясню кое-что. Все давно не так, как ты думаешь. У Калигулы нет больше друзей, а от верных псов, как ты их называешь, кроме Геликона да Протогена, немного кто остался. Сенат, правда, помалкивает, но в рядах его образовалась крепкая оппозиция. Я не могу тебе сейчас назвать имен, только скажу, что наш божественный император смотрится довольно одиноко на своем высоком троне. Воздух вокруг него становится все более разреженным, дышать ему все труднее. Думаю, он чувствует это, но на этот раз речь не идет о заговоре пары идеалистов, на этот раз против него поднялся весь Рим. Плебеи не в счет, хотя и среди них растет недовольство. Люди боятся идти в цирк, ведь там они запросто могут оказаться гладиаторами на арене. Ненависть сгущается вокруг императора, Херея, и нам это только на руку. Подумай обо всем, а когда примешь решение, приходи ко мне снова.
Херея припомнил свои разговоры с Сабином, как тот сказал: «… День за днем умирают люди, чей мизинец дороже целого лысого чудовища, называющего себя к тому же богом!» И он, Херея, называл это детским дурачеством, но теперь его мнение изменилось. Калигула был позором! Позором для каждого, позором для всего Рима! Но недоверие все же оставалось, и он решил, что, прежде чем продолжить разговор с префектом, посоветуется с Сабином. Долго тот не пробудет на острове, и, когда он вернется, они вместе подумают, как поступить.
Херея дал понять Клеменсу, что тот может рассчитывать на него, но он хотел бы лично познакомиться с парой участников и от них услышать, что было задумано, когда и где.
— Наш девиз «Скоро!» Мы не хотим и не можем больше ждать, потому что каждый из нас не уверен в том, что завтрашний день не окажется для него последним. Прежде чем Рим сломается, надо сломить его!
Имя Клеопатры до сих пор звучит захватывающе и волнующе. Легендарная египетская царица, вершившая историю, образованная и смелая, великодушная и расчетливая, — она не утратила своего очарования и по сей день.Под пером Зигфрида Обермайера история оживает. Автор ведет повествование от лица личного врача Клеопатры, и благодаря этому сквозь великие события проступает драма женщины, обожествляемой современниками, которая со всеми ее чувствами и страстями была всего лишь смертным человеком.
Египет. Времена правления Рамзеса II. Эпоха истории человечества, когда государствами правили Цари Небесных Династий, те, кто считался живым воплощением богов. Мечтая прославить имя любимой жены Нефертари, Рамзес II приказал молодому и талантливому скульптору Пиайю воздвигнуть величественный храм в ее честь. Но, создавая свой шедевр, скульптор хотел воспеть совсем другую женщину — дочь Рамзеса Мерит.
Роман Дмитрия Конаныхина «Деды и прадеды» открывает цикл книг о «крови, поте и слезах», надеждах, тяжёлом труде и счастье простых людей. Федеральная Горьковская литературная премия в номинации «Русская жизнь» за связь поколений и развитие традиций русского эпического романа (2016 г.)
Роман «Испорченная кровь» — третья часть эпопеи Владимира Неффа об исторических судьбах чешской буржуазии. В романе, время действия которого датируется 1880–1890 годами, писатель подводит некоторые итоги пройденного его героями пути. Так, гибнет Недобыл — наиболее яркий представитель некогда могущественной чешской буржуазии. Переживает агонию и когда-то процветавшая фирма коммерсанта Борна. Кончает самоубийством старший сын этого видного «патриота» — Миша, ставший полицейским доносчиком и шпионом; в семье Борна, так же как и в семье Недобыла, ощутимо дает себя знать распад, вырождение.
Роман «Апельсин потерянного солнца» известного прозаика и профессионального журналиста Ашота Бегларяна не только о Великой Отечественной войне, в которой участвовал и, увы, пропал без вести дед автора по отцовской линии Сантур Джалалович Бегларян. Сам автор пережил три войны, развязанные в конце 20-го и начале 21-го веков против его родины — Нагорного Карабаха, борющегося за своё достойное место под солнцем. Ашот Бегларян с глубокой философичностью и тонким психологизмом размышляет над проблемами войны и мира в планетарном масштабе и, в частности, в неспокойном закавказском регионе.
Сюжетная линия романа «Гамлет XVIII века» развивается вокруг таинственной смерти князя Радовича. Сын князя Денис, повзрослев, заподозрил, что соучастниками в убийстве отца могли быть мать и ее любовник, Действие развивается во времена правления Павла I, который увидел в молодом князе честную, благородную душу, поддержал его и взял на придворную службу.Книга представляет интерес для широкого круга читателей.
В 1977 году вышел в свет роман Льва Дугина «Лицей», в котором писатель воссоздал образ А. С. Пушкина в последний год его лицейской жизни. Роман «Северная столица» служит непосредственным продолжением «Лицея». Действие новой книги происходит в 1817 – 1820 годах, вплоть до южной ссылки поэта. Пушкин предстает перед нами в окружении многочисленных друзей, в круговороте общественной жизни России начала 20-х годов XIX века, в преддверии движения декабристов.