Калигула - [145]

На суровом солдатском лице легата, про которого говорили, что он бережлив, неподкупен, ведет спартанский образ жизни, появилось подобие улыбки.

— Гетулик обманул тебя, император, чтобы тебя — в твоей отеческой заботе об империи — заманить в Германию. Вангионы по ту сторону Рейна ведут себя совершенно спокойно, это подтвердили офицеры твоих германских легионов. Нет ни малейшей причины предпринимать что-то против них.

— Но, Гальба, — почти заискивающе произнес Калигула, — я не могу вернуться в Рим, не оповестив народ о своей победе. Ты не должен думать, что я гонюсь за военной славой, но народ всегда идентифицирует себя с принцепсом и после его победоносного боя возвещает: «Мы победили!» Поэтому существует, я бы сказал, государственная необходимость… Ты понимаешь?

— Я хорошо понимаю тебя, император, и осознаю эту политическую необходимость. Но что делать?

— Придумай что-нибудь! В конце концов, ты бывший консул и наместник, так воспользуйся своей головой!

Гальба не был высокого мнения об императоре и больше всего желал бы проводить взбалмошного и капризного принцепса обратно в Рим.

«Ему нужна битва», — подумал Гальба и уже наметил определенный план.

— Слушаюсь, император! — отрапортовал он.

— Хорошо, а теперь о другом… Что случилось? Чего ты хочешь?

С недовольным видом он повернулся к секретарю, который что-то шептал ему на ухо.

Калигула благосклонно улыбнулся.

— Не нужно шептать, можешь спокойно говорить в полный голос.

Секретарь склонил голову и сообщил:

— Только что прибыла делегация сената, чтобы поздравить императора с раскрытием заговора.

— Видишь, Гальба, они знают, как должны себя вести. Кто возглавляет делегацию?

— Клавдий Цезарь, император, твой дядя.

Тут с лицом Калигулы случилось что-то страшное. От природы бледное, оно приобрело восковую окраску, злоба исказила его черты, превратив в демоническую маску. Дыхание императора перехватило от гнева, и он никак не мог начать говорить.

— Что? Они осмелились… осмелились прислать мне старого идиота, которому давно пора убраться со свету! Разве я недостаточно ясно приказал не воздавать в будущем никаких почестей моим родственникам, никак их не выделять? Я похож на мальчика, за которым должен присматривать дядюшка? Почему он вообще до сих пор жив? Освободите меня наконец от него! Сейчас же бросьте этого слабоумного в Рейн!

Ошарашенный секретарь выскочил наружу, а Гальба бросился за ним.

Перед воротами ждал изможденный дальним путешествием Клавдий Цезарь в радостном предвкушении обеда и отдыха в удобной постели. Тут охрана схватила старика, который едва сопротивлялся, и потащила к берегу.

Гальба наблюдал за сценой издалека и прошептал своему адъютанту:

— Быстро разыщи людей, которые хорошо плавают! Они должны сразу же вытащить его из воды!

Парализованного от ужаса Клавдия швырнули прямо в одежде в воду. Гальба подошел, чтобы проконтролировать, как его спасут. Когда промокший и трясущийся Клавдий предстал перед ним, он сказал:

— Здравствуй, Клавдий Цезарь! Император не в настроении, отсюда такие прискорбные меры. Могу ли я предложить тебе свою палатку и горячую ванну?

Узнав о спасении дяди Гальбой, император накинулся на легата:

— Как ты осмелился нарушить мой приказ?

Гальба сделал удивленное лицо:

— Твой приказ был выполнен — Клавдия бросили в реку. Но ты не сказал, что его надо убить, или я ошибаюсь?

Калигула невольно рассмеялся.

— Нет, я этого не сказал. Ты хитрая лиса, Гальба, и далеко пойдешь. Но впредь смотри не перестарайся!

И с остальными делегатами Калигула обошелся немилостиво. Он принял только некоторых из них и сказал, что позорно присылать императору делегацию в двенадцать человек, из которых половина шпионы.

И жалкая кучка посланцев снова вернулась в Рим, что повергло сенат в глубокую растерянность, поскольку все надеялись обрадовать императора. В спешке достопочтенные отцы принялись за составление новой, в три раза большей делегации, чтобы настроить Калигулу на мирный лад.

Валерий Азиатик, главный заговорщик, оставался вне всяких подозрений. Ни оба казненных, ни сестры императора не упомянули его имени. О раскрытии заговора он узнал в Риме и теперь ждал, сохраняя спокойствие стоика, служителей правопорядка из сената. Но его не трогали, и Азиатик постепенно вернулся к прежнему образу жизни. Собственно говоря, он был разочарован развитием событий не только из-за крушения планов свержения тирана, но и потому, что его как заговорщика похоже, никто не воспринимал всерьез. Он не мог представить, чтобы его имя не было названо хоть в какой-то связи. Или другие считали Азиатика столь незначительной персоной? Идею выйти перед сенатом и обвинить самого себя он тут же отбросил, как ребячески глупую. Правда, он не исключал, что Калигула знал о его роли и приберегал расправу до своего возвращения. Азиатик сам себе дивился. Почему он, лишенный всякого политического тщеславия, вообще стал заговорщиком? Неужели только потому, что Калигула переспал с его женой? Если он и думал тогда, что позор этот требовал отмщения, то сегодня все казалось таким незначительным, учитывая, скольких женщин Калигула изнасиловал, скольких невинных послал на арену или казнил.