Калифорнийская трилогия - [381]

Кевин поднимался по еле видной тропке, ведущей на вершину Рэттлснейк-Хилл. Сквозь разрывы в облаках пробивалось позднее солнце, столбы света наклонно падали с неба на зеленый ковер, покрывающий равнину. Эвкалиптовая куща, росшая на южной, более низкой макушке двуглавого холма, выглядела как не слишком хорошо ухоженный парк – деревья далеко отстоят друг от друга, подлеска нет, земля такая, будто тут вволю попаслись козы. В общем, ничего нет, кроме утоптанной сырой земли и нетленных опавших эвкалиптовых листьев. Нетленных – из-за фитонцидов, которыми они напитаны и которые убивают всю конкурирующую растительность. «До чего смышленые деревяшки!» – думал Кевин, ступая по мягким зеленым желудям и опавшим листьям. Вот и люди такие же существуют на свете. Они несут вред всему рядом с собой, создавая личное чистое «пространство для маневра». Да и целые страны, обладающие способностью убивать малых соседей, тоже существуют. Такова, например, Америка. А из людей – Альфредо. Высокие, красивые, стройные деревья. Корни, правда, поверхностные. Зато обладают противогрибковыми свойствами – не гниют и после смерти. Итак, все чужаки в «зоне интересов» подавлены, жизненное пространство обеспечено. Теперь это пространство надо защищать. Задать работу своей медицинской технологии. Расширяться! Всенепременно расширяться.

Каждый из нас – как дерево своей породы, – философствовал Кевин. – Дорис – цитрусовое, но только не лимон – ни в коем случае! Старый Том – корявый можжевельник, цепляющийся за проходящую мимо жизнь даже самыми засохшими своими веточками. Оскар – сикомор из тех, что растут в Эль-Торо. Хэнк… Ну, это – карликовая яблоня, манзанита, озадачивающее всех, созданное природой растение-бонсаи, диковинка местных холмов. А сам Кевин?.. Кустарниковый дуб – ветвистый, непрерывно линяющий; с виду – разваливающийся на множество отдельных побегов, но в сердцевине своей очень и очень цельный.

Вверх по скользким корням – почувствовать гудение в мышцах ног; побродить по широкой плоской макушке, посидеть часок-другой, наблюдая закат, а потом смотреть, как земля погружается во тьму и по небу кто-то разливает чернила.

* * *

Теперь – вниз, сквозь заросли авокадо. Кевин был сейчас слишком непоседлив, чтобы идти в дом; он вытащил велосипед и покатил на нем по дорожкам у подножия холма сквозь прохладу ночи.

Встречный ветер выдул из головы Кевина все мысли, пока тот колесил окольными тропками по местам, где Футхилл встречается с Ньюпортом. Когда, совершенно позабыв о своих несчастьях, Кевин берегом катил к Ньюпорту по дороге от каньона Кроуфорд, он вдруг увидел едущего навстречу Альфредо. Тот вскинул и быстро вновь опустил глаза. Кевин уловил во взгляде промелькнувшего мимо Альфредо – да и во всем его виде – отражение целой смеси чувств, но главное, что прямо-таки распирало Альфредо, – это был триумф. Эмоция неприкрытого триумфа, вырвавшаяся наружу и тут же загнанная обратно.

В этот момент Кевин возненавидел Альфредо Блэра больше, чем кого-либо в своей жизни.

Кевин изумился силе своей ненависти, тому, насколько она подминает под себя все остальные мысли и чувства. Он крутил и крутил педали, но через пятки озлобленность не выходила. Если б встретиться с Альфредо еще разок на софтбольной площадке – что бы Кевин с ним сделал!.. Ненависть – мощнейший стимулятор, ядовитый похлеще амфетамина – вызывала в мозгу Кевина вихрь мыслей, даже не мыслей, а уродливых фантазий о справедливости, реванше, возмездии. Мщение! В своем воображении Кевин вступал в свирепую схватку – неважно, словесную или физическую, и всегда где-то рядом была Рамона. Психоаналитики знают, что человек, дерущийся в мечтах, не агрессивен наяву. В своей фантазии Кевин дошел до того, что подстерег Альфредо ночью, когда вокруг никого не было, как сегодня, снес его велосипедом, навалился и душил, душил до смерти – вот как досталось бедняге за один лишь взгляд триумфатора.

Потом мозг Кевина вновь занялся проработкой сценариев, в которых Кевин защищал – либо себя, либо Рамону, либо спасал целый город в борьбе с Альфредо, злокозненным узурпатором, неистово пытающимся подчинить себе все и вся… Ох и врезать бы ему по роже твердо сжатым кулаком – такая мысль заставила Кевина сгорбиться, словно боксера. Врезать. Врезать. Врезать.

* * *

Вернулся он домой очень поздно. Шел через сад на негнущихся, чужих ногах, и вдруг…

Какое-то движение в глубине деревьев. Та же фигура! Молнией мелькнуло – керосин на земле, там, где начало пожара… Поджигатель?.. Взломщик?.. Ночной вор?..

А может, это злорадствующий Альфредо – вот ему и конец!

– Эй! – резко окликнул Кевин темноту и рванулся к деревьям, перепрыгивая через кусты помидоров, вдогонку за движущейся призрачной тенью, черной на темном фоне. Что-то мелькнуло меж уродливо раскоряченных стволов авокадо, где на возделанной земле, подобно древним пушечным ядрам, валялись упавшие с веток плоды. Мелькнуло и пропало. Раздался хруст, и Кевин снова сорвался с места, стараясь бесшумно двигаться на слабый треск ломаемых кем-то сухих веточек.

Неожиданно Кевин увидел темную фигуру в пятнадцати рядах деревьев впереди, молчаливую и огромную. Послышался странный звук, похожий на сдавленное хихиканье, и гнев Кевина уступил место страху, электрической дрожью пробежавшему по позвоночнику: что это? Однако Кевин продолжал преследовать это нечто, а оно вдруг скользнуло влево и вниз по склону холма. Кевин вперился в темные ряды деревьев – ни движения, ни звука.