Калейдоскоп - [19]

И опять сокрушался Циркуль:

— Рисунок-то хорош. Все точно, по теории. И масштабы шире, чем прежние. Только не хватает в нем какой-то детали. Ты еще постарайся, брат Карандаш, а?

ГЛИНА

Глина очень впечатлительна, и всякий, кто коснется ее, оставляет в ней глубокий след.

— Ах, сапог! — киснет Глина. — Куда он ушел? Я не проживу без него!

Но проживает. И уже через минуту:

— Ах, копыто! Милое, доброе лошадиное копыто! Я навсегда сохраню в себе его образ…

РАЗГОВОР С КОЛЕСОМ

— Трудно нашему брату, колесу. Всю жизнь трясись по дорогам, а попробуй только перевести дух, такую получишь накачку!

— Значит, спуску не дают?

— Ох, не дают! Да еще того и гляди — под машину угодишь. Вот что главное.

— Под машину? Разве ты не под машиной работаешь?

— Еще чего придумаете! Я пятое колесо, запасное…

КЛЯКСА

Среди однообразных букв на листе бумаги одна Клякса умеет сохранить свою индивидуальность. Она никому не подражает, у нее свое лицо, и прочитать ее не так-то просто.

КОЛОДА

Нет, не может понять Скрипку Колода. — Если б у меня был такой мягкий, такой красивый Футляр, я бы его ни на какие смычки не променяла. И что в этом Смычке Скрипка находит? Только и знает, что пилит ее, а она еще радуется, веселится! Если бы меня так пилили…

Пожалуй, в этом Колода права: если бы пилили ее, все выглядело бы совсем иначе.

ОПЫТ

Каких только профессий не перепробовал Пузырек!

Был медиком — устранили за бессодержательность. Попытал себя в переплетном деле — тоже пришлось уйти: что-то у него там не клеилось. Теперь Пузырек, запасшись чернилами, надумал книги писать. Может, из него писатель получится? Должен получиться: ведь Пузырек прошел такую жизненную школу!

ИЗЛИЯНИЕ

Бутылочка была почти пуста, а по столу разлилась огромная чернильная лужа. И все же я попробовал наполнить свою авторучку.

Но с Бутылочкой невозможны были никакие деловые отношения. Захлебываясь от восторга, она твердила одно:

— Наконец-то! Наконец-то! Наконец-то я излила свою душу! Наконец-то я показала, на что я способна!

Я пробовал настроить ее на серьезный лад, но не тут-то было.

— Ах, я совсем опустошена! — ликовала Бутылочка. — Я отдала все, что могла, но зато посмотрите на это море… Синее море!

Мне надоела эта болтовня, я забрал авторучку и шлепнул Бутылочку по пробке.

— Заткнись, — сказал я ей не очень вежливо. Бутылочка обиделась, но повиновалась.

Впрочем, она быстро утешилась. Посмотрели бы вы, как она сияла, когда я возился со столом, смывая с него чернила. Она была очень горда, что на ее море все-таки обратили внимание.

ЧАСЫ

Понимая всю важность и ответственность своей жизненной миссии, Часы не шли: они стояли на страже времени.

СЕКУНДА

Был большой разговор о том, что нужно беречь каждую секунду.

Сначала выступал Год. Он подробно остановился на общих проблемах времени, сравнил время в прошлые времена со временем в наше время, а в заключение, когда время его истекло, сказал, что нужно беречь каждую секунду.

День, который выступал вслед за ним, вкратце повторил основные положения Года и, так как времени на другое у него не оставалось, закончил свое выступление тем, что надо беречь каждую секунду.

Час во всем был согласен с предыдущими ораторами. Впрочем, за недостатком времени, ему пришлось изложить свое согласие в самом сжатом виде.

Минута успела только напомнить, что нужно беречь каждую секунду.

В самом конце слово дали Секунде.

— Нужно беречь… — сказала Секунда и — кончилась.

Не уберегли Секунду, не уберегли. Видно, мало все-таки говорили об этом.

ПОТЕРЯННЫЙ ДЕНЬ

Для Календаря наступила осень…

Вообще-то осень у него — всю жизнь, потому что круглый год с него опадают листки, но когда листков остается так мало, как сейчас, то это уже настоящая осень.

Календарь шлепал по лужам, глядя в них — много ли на небе туч. У него уже не хватало сил поднять голову.

Вот тут-то ему и повстречалась теплая компания.

Тридцать Первое Ноября, Восьмой День Недели и Двадцать Пятый Час Суток сидели вне времени и пространства и говорили об осенних делах.

— Эге, папаша, неважно ты выглядишь! — крикнули они Календарю. Смотри, доконает тебя эта осень.

— Доконает, — вздохнул Календарь.

— Да ты присаживайся, чего стоишь?

— Надо идти, — сказал Календарь, — нет времени.

— Это у тебя-то нет времени? — рассмеялся Восьмой День Недели. — А что же нам тогда говорить? На нашу долю и вообще времени не досталось.

— Да, — проворчал Двадцать Пятый Час, — ночей не спишь, все стараешься попасть в ногу с временем — никак не удается. Дождешься двадцати четырех часов, только попробуешь приткнуться — глядь — уже час ночи.

— Или первое декабря, — вставило Тридцать Первое Ноября. — Сразу после тридцатого.

— А я уж как извелся с этими воскресеньями и понедельниками! Так держатся друг за дружку, как будто их кто-то связал. — Восьмой День Недели с укором посмотрел на Календарь. — А все ты, папаша, виноват. Нет у тебя порядка.

— Как это нет порядка? — обиделся Календарь. — Я за порядком сам слежу, у меня каждый день на учете.

— А толку-то от этих дней! — воскликнуло Тридцать Первое Ноября. Каждый из них отбирает у тебя день жизни.

— Отбирает, это правда…

— Слышь, папаша, ты бы плюнул на них, а? Взял бы лучше нас — мы бы у тебя ни минутки не тронули.