Календарные дни - [3]

Когда с портретом было покончено, Филину показалось, что списан он не с человека как будто живого, а с манекена — многочленного, разборного и шарнирного. «Чур, чур меня!» — не удержался Филин, и так громко, что на него оглянулись.

К обеду Филин устал и припарковался перед супермаркетом из стекла, алюминия и железобетона. На крылах у него висел рюкзак, доверху набитый картофелем массового сорта «лорх», в руках путался груз с анчоусами, семгой и хлопковым маслом. Для детей по распорядку выходных дней припрятана была пара пакетов орехов в шоколаде, хотя Филин был противником детского кариеса зубов, кумыс ему больше глянулся — малолетки вливали в себя целебный напиток с азиатским уханьем, да тот кончился перед самым чередом Филина.

Погруженный в думы о ребятах, Филин безучастно, как сквозь густой кустарник, поглядывал на соотечественников. Центральный магазин вблизи напоминал оздоровительно-лечебный центр города. Толпа озабоченных граждан жадно осаждала широкий проход, другая, почему-то очень счастливая, прошедшая чистилище торговых рядов, освеженная, — выдавливалась, как содержимое косметического тюбика. Некоторые люди выходили и вовсе отрешенные от мира, в сомнамбулическом состоянии, точно сжевали на ходу запретную дозу успокоительного.

Петр Иванович вздрогнул от неожиданности, пораженный небесным после уличного гула голосом, и обернулся. Рядом стоял мальчик лет восьми, в хорошем твидовом костюме, ладно облегавшем его сильное, идущее в рост тело. Что-то он спрашивал — Филин не расслышал за шумами и по рассеянности. «Чего тебе?» — хотел было узнать Филин, но и слова не успел вымолвить — мальчик, сунув руки в карманы брюк, легко, точно танцуя на паркетном полу, побежал между прохожими. Такое было ощущение, что не он лавировал, а обтекали мальчика с почтением, как шаровую молнию. Филин проводил его взглядом и забыл тотчас.

Город походил на жаровню в разгар работы, на перекрестке посвистывал милиционер, пугая простаков из общежитий, а дома Филина уже ждали шумные, но дисциплинированные дети. Младший вчера дядьку с усами нарисовал да с усердными глазами и по слабой еще грамоте накорябал внизу «Пулецейский». «По форме-то неверно, — размышлял умиленный батька, — а по сути — точно в десятку!» Помышлял сегодня вечером объяснить, что к чему, да Гайдара почитать коллективу.

Петр Иванович встрепенулся, снялся со скамьи и снова увидел твидового мальчика. Тот оживленно болтал с солдатом, оба вертели руками, смеялись, но боец — покровительственно, а малец еще ногой притопывал, как темпераментный джазовый исполнитель, не таивший пристрастия к неуемному ритму. «Ходит мальчуган без присмотра по толпам — чего хорошего? — подумал Филин и поклевал глазами во все стороны, отыскивая родителей. — И как отпускают-то?»

Подрулил троллейбус. Петр Иванович шустро подтащил рюкзак, но его, деликатного, мигом оттерли тренированными туловищами стриженые ребята и девчата — спортсмены. Филин озлился и решил было сдернуть пару пролаз с подножки, а самому угнездиться, но вдруг услышал вновь знакомый чистый голос:

— Дядя! Купи мороженого.

Мальчик смотрел насмешливо, ничуть не смущаясь ни просьбы, ни легкомысленного обращения к взрослому, так просят приятеля.

— А тебе какое? — спросил Филин, взглядом ища ближайший киоск.

— Любое, — успокоил мальчик. — Сами не ходите, рюкзак-то у вас будь здоров! Давайте деньги — сбегаю.

— Возьмешь мне заодно. Да только обязательно мороженое! — засомневался Филин.

По лицу мальчика скользнула едва заметная улыбка и тут же, почти как у взрослого, затерялась в изогнутых губах.

— Ну да, мороженое, — отозвался он на подозрение, не отрывая прямого взгляда от Филина. — Я бы сказал, если бы на другое.

И только-только мальчик убежал к лотку, у Филина испортилось настроение. Не от скупости, конечно, не от бедности. В груди тотчас будто поскоблили сквозняки — моментально выдуло утреннюю теплоту собственного семейного очага, гордость за рапсовый подарок сокурснику, презрение к Пли. И все эти хозяйственные заботы вывернулись зряшной стороной, показались жалкими. До головы окатила жаркая волна, когда на миг представил, что сын — опора и независимость в будущей жизни — мог вот так же подойти к незнакомому человеку неопределенных лет и припросить медь на лакомство. Да ведь унижаться надо было. А это противоестественно, нездорово, нечисто, хотя Филин и допускал, что мог ошибиться с представлением своим допотопным, маху дать — меняются ведь представления, а теперь особенно быстро, точно кто в тыл толкает.

— Вам плохо? — вернула его к действительности женщина. — На вас лица нет!

— Спасибо, все хорошо. — Петр Иванович даже зевнул понарошку, для маскировки. — Лицо — дело наживное.

— Верно, — неожиданно заключила незнакомка, с силой глядя на его рюкзак и свертки. — Сейчас не только вещи наживают — до души дотянулись.

— Не понимаю, — сознался Филин, правда не понял.

Тут появился мальчик с холодными брикетами. Отдал Филину порцию, поблагодарил и мгновенно исчез в толпе, как провалился. Филина обуял забытый почти чернотропный азарт следопыта — что-то в нем было, верно, от педагога, не профессионала, конечно, нет уж, или начиналось это состояние, захотелось выследить мальчугана, поговорить от нечего делать. Петр Иванович долго вертелся вокруг торгового центра и уже несколько раз ругнул себя за ненужную поспешность да за необдуманное кружение, когда дома заждались, как снова вдруг обнаружил попрошайку. Лучше бы не видеть такого никогда, лучше бы.