Календарь капельмейстера Коциня - [3]

Звуки лезгинки скачут и кружатся как ни в чем не бывало.

«С Каспаром что-то стряслось, — размышляет Гунтар. — То он задумчив и рассеян, не отвечает на вопросы, то болтлив и дурашлив, беспричинно начинает озорничать, как сейчас с этой лезгинкой. Какая муха укусила парня?»

Последний раз они встречались месяц назад. Гунтара только что перевезли с фронта в Ригу, в военный госпиталь. Каспар забежал к нему на минутку. Рассказал, что театр на месяц прекратил спектакли, что Аристид Даугавиетис уговорил Каспара провести июнь в Калниенском санатории: врачи что-то нехорошее услышали в легких музыканта.

— Трубач без легких — то же самое что фисгармония без мехов, — не очень остроумно пытался пошутить режиссер, в последнее время ставший весьма благосклонным к Каспару.

— Главное, там ты будешь в безопасности. У администратора опять видели людей в черных фуражках с высокими тулиями. Ш-ш! Я ничего не говорил… Анскин разболтал.

Вот и все, что Гунтар знал о Каспаре. Прочитав на афишах, что театр Аполло Новус в июле вновь возобновил спектакли, Гунтар Меднис позвонил адвокату Фреймуту и поинтересовался, возвратился ли из Калниенского санатория племянник господина адвоката.

— А вы разве не слышите? — раздраженно крикнул в трубку дядя Фриц. — У нас у всех голова трещит, горниста в дом заполучили. Но пустить в квартиру чужого человека еще хуже. У моего коллеги Шмитманиса ландвирт отобрал мебель и выставил его из дачи в Булдури. Придется подождать до тотальной победы. Господин Меднис, кому и знать, как не вам, ведь вы пожертвовали родине свою правую руку: правда ли, что возле Освейского озера произошел решительный перелом, русские бегут?

Гунтар положил трубку.

— Немыслимый болван! — застонал он.

Самое чудовищное, что Рига полна таких дядюшек и тетушек, их сотни. Только что в прихожей мадам Фреймут пыталась втолковать Гунтару, что большевики остановятся возле Зилупе. Дальше они не пойдут, потому что Рига объявлена нейтральным городом под шведским флагом… И мадам рассказывает это ему! Человеку, самолично пережившему разгром немцев, еле спасшемуся из этого ада.

Да, но почему Гунтар вообще впутался в эту клоаку? — наверняка спросите вы.

Гунтара Медниса в консерватории считали спокойным и уравновешенным человеком, необыкновенно талантливым музыкантом. Вместе с Каспаром они весной 1940 года консерваторию-то и окончили. Гунтару выдали диплом композитора — свободного художника — за концерт для трубы с оркестром. Каспар блестяще сыграл этот концерт на выпускном акте. Гунтара Медниса хвалили в газетах, удостоили должностей: пригласили ассистентом на композиторский факультет, а осенью выбрали председателем месткома. Но долго проработать там ему не пришлось. В конце июня немецкие войска ворвались в Ригу.

В первом же приказе оккупационных властей ректору было предписано: немедленно уволить Гунтара Медниса. За то, что работал в местном комитете. Второй приказ, год спустя, принесли два вооруженных парня. Это был приказ о призыве в немецкую армию. Гунтару велели следовать за ними в комендатуру. Там ему объяснили, что дают возможность искупить грехи его месткомовской деятельности. Его отправят на фронт, сражаться за Гитлера. Гунтар не сказал — нет, я отказываюсь идти воевать за фашизм, вы не смеете заставлять меня делать это!

Не сказали этого также те сотни и тысячи юношей, что вскоре погибли бессмысленной смертью и теперь закопаны неизвестно где. Скажи они, их пустили бы в расход тут же на месте — в Риге или Саласпилсе. Это было бы проще и внушительней. Но юноши выбрали другой вариант: позволили вооруженным фельдфебелям гнать их на убой как скотину. Гунтар тоже на командном пункте не сказал — нет!

Ну, тут его сразу и зачислили в какую-то пехотную часть. Командир получил секретный приказ не пускать его в передние ряды, чтобы не дать возможности перебежать к красным. Получилось, однако, что, вопреки приказу, Гунтар почти все время своей службы бежал только в первых рядах, потому что полк безостановочно отступал. Немцы оттягивались, выпрямлялись, выравнивались, или, попросту говоря, драпали, оставляя за собой груды изуродованных тел. Когда от батальона осталось всего пять парней (включая Гунтара), то всех пятерых переслали в легион. Третий полк, в котором он теперь служил, входил в состав пятнадцатой дивизии. Вот с этим-то полком Гунтар и проделал весь победоносный путь отступления до самой Зилупе. Произошел страшный бой, в котором пятнадцатую дивизию разгромили. Уничтожен был почти весь третий полк. Гунтара тяжело ранило в бедро и локоть, но жандармы запретили увозить раненых на перевязочный пункт. Командир дивизии — немецкий обер-фюрер Хельман приказал построить их вместе с оставшимися легионерами и грозил расстрелять каждого десятого за малодушие.

— Трусы, скоты! — кричал Хельман на ломаном латышском языке. — От одного русского танка и тридцати красных вы драпанули как зайцы. Латышские свиньи!

Гунтар тогда от боли и злости сознание потерял. Очухался через два дня в Резекне, в лазарете. Сразу увидел, что правая рука ампутирована.

— Так… — шептал он, обливаясь холодным потом, — ну, я могу отдавать концы. Композитор без руки…