Каков есть мужчина - [59]
Крики детей.
Иногда у него возникает чувство, что он очень далеко от дома. Что никого не будет рядом, если все пойдет не так.
Когда он возвращает машину в аэропорту, температура еще держится выше тридцати. Жара продолжает вызывать у него изумление – все равно как открыть дверцу духовки, – когда он выбирается из кондиционированного салона и идет по дорожке из мягкого щебня к офису, чтобы отдать ключи и подписать бумаги. Затем он направляется к терминалу – его самолет вылетает через час с небольшим.
Вылет – всегда кошмар. Тысячи людей путешествуют этим августовским вечером, тысячи опаленных солнцем северян стремятся домой – в Дублин, Манчестер, Гамбург, Хельсинки. Так они проводят выходные. Лично он ненавидит выходные. Что полагается делать в выходные? Он этого не понимает. Он бы никогда не брал выходные, если бы не жена и дети. Десять дней провели они этой весной в Дубае. И даже тогда он так часто висел на телефоне, общаясь с кем-то по работе, что Лора в конце концов спрятала телефон. Они тогда сильно повздорили. Где мой гребаный телефон?
Где мой гребаный телефон?
Он стоит в очереди на досмотр, снимает туфли, когда слышится знакомое пиликанье с вибрацией. Его телефон. Он отвечает. Это Элин.
– Не может быть, – говорит он, выслушав то, что она хотела сообщить ему. – Ты шутишь.
Он показывает людям в очереди, что они могут пройти раньше его.
– Ты уверена? – спрашивает он, отходя в сторону. – А затем надевает туфли и говорит: – Хорошо. Да, позвони ему, скажи, я буду на месте где-то через час. Ладно.
Спустя несколько минут он снова в автопрокате. Ему кажется, что с ним возятся ужасно долго, и это выводит его из себя.
– Мне не нужно, чтобы это была та же машина, – говорит он. – Любая машина.
Ему дают другую машину, «Сеат».
И снова то же шоссе, в сторону Кордовы, скорость выше 140 километров в час.
Уже почти восемь.
На термометре двадцать девять градусов.
Он так же съезжает с шоссе у Лусены. Уже опустились сумерки. Небо на западе пылает в истоме. На улице появляются люди. Рынки и магазины еще открыты, как и супермаркеты на окраинах городка, ярко светящиеся на фоне темнеющей зелени. Какой-то стадион. Футбольный, думает он сначала. Сегодня вечером матч. Прожектора сияют. Пробка на дороге на выезде из городка. Затем он понимает, по указателям и постерам, что на стадионе вовсе не футбол. И вот он уже проехал это место и едет дальше в вечернюю темноту, удаляясь от огней городка, едет к деревне, где живет Эдвард.
Ему почему-то кажется странным само существование корриды. Он, разумеется, знает об этой забаве. Просто ему не по себе оттого, что он видит это сейчас своими глазами. Видит нечто настолько варварское, непереносимое для его чувствительной нордической натуры, причем происходит это с привлечением всех современных средств – прожекторов, бронирования билетов, платной парковки. А в центре всего этого – бойня. Бойня. Бойня как зрелищный спорт, развлечение.
Что может быть печальнее, чем яростная изнуренность быка? Чем неспособность быка понять даже в самом конце, что его смерть неизбежна и что так было всегда? Это просто часть представления.
Тихая деревня в глубоких сумерках. Только в сквере, рядом с церковью, открыт бар.
По-прежнему невыносимо жарко.
– Что вы здесь забыли? – спрашивает Эдвард, глядя на него со ступеней крыльца. – Что вам надо?
На нем все те же шорты и вьетнамки.
– Вы не сказали мне кое-чего важное, Эдвард.
– Что?
– Она беременна, не так ли?
Эдвард изумлен.
– Так вы не знали?
– Вы о чем?
– Я вам говорю, что она беременна. От вас?
– Пиздец! – бросает Эдвард громко.
Он явно пил. На губах у него следы красного вина.
– О чем вы говорите? Я не понимаю, о чем вы вообще толкуете.
Кристиан уже на ступенях. Смотрит снизу вверх на Эдварда, который выше его на голову, даже и без двух разделяющих их ступеней, и говорит, теперь уже тише:
– Миссис Омсен беременна. Если вы не знали, мне жаль, что именно я вам сообщаю это.
– Откуда, блядь, вы знаете?
Элин организовала слежку за миссис Омсен, и миссис Омсен привела двух журналистов в частную женскую консультацию, где пробыла больше часа. Об этом Элин сообщила Кристиану по телефону.
– Я просто знаю, – говорит он. – А вы не знали?
– Нет, – говорит Эдвард жалобно.
– Вы думаете, ребенок от вас? – спрашивает Кристиан.
– А шли бы вы на хуй, – говорит Эдвард. – Я не знаю, что вы тут делаете. Это моя жизнь, мы говорим о моей жизни.
– Да, это…
– Это моя жизнь. Не ваша.
– Я знаю…
– А почему бы нам не поговорить о вашей жизни? – спрашивает Эдвард. – Вам бы хотелось этого?
– Я здесь не затем, чтобы говорить о своей жизни…
– Но я тоже кое-что знаю о вашей жизни.
