Какое надувательство! - [134]

Мне велели перезвонить в больницу около десяти утра. Нужно ли сейчас сообщать кому-то? Я встал, сходил в квартиру Фионы за ее записной книжкой. Сплошь имена, которых я ни разу от нее не слышал, а под заднюю обложку всунуто письмо с датой: март 1984 г. Вероятно, большинство людей из этой книжки не имели от Фионы никаких вестей лет шесть, а то и семь. Один из них, надо полагать, — ее бывший муж, утвердившийся в вере христианин. Насколько я знал, они друг с другом не разговаривали с самого развода, поэтому его втягивать нечего. Фиона всегда тепло отзывалась о своих сотрудниках, вероятно, следует им позвонить. Но их, конечно, все равно не будет в городе еще пару дней.

Фиона была одинока — очень и очень одинока. Мы оба с ней…

Стол у меня в гостиной был до сих пор накрыт для ужина при свечах. Я все убрал, а потом стал смотреть, как над Баттерси чахло занимается заря Нового года. Когда совсем рассвело, я подумал было принять душ, но удовольствовался двумя чашками крепкого кофе. Перспектива трехчасового ожидания приводила меня в ужас. Я вспомнил мать: как ей удавалось коротать пустые дни, пока отец лежал в больнице. У меня скопились какие-то старые газеты, поэтому я собрал их по всей квартире и сел отгадывать кроссворды. Почти моментально решил с полдюжины тех, что попроще, потом увяз в одном огромном: там требовались словари, справочники и тезаурус. Отвлечься, конечно, не удалось, но все же лучше, чем сидеть просто так. Я продержался до без двадцати девять, потом позвонил в больницу.

Меня соединили с медсестрой, сообщившей, что Фиона до сих пор выглядит „совсем неважно“, но я могу навестить ее, если хочу. Я грубо шваркнул трубкой о рычаг, даже не поблагодарив сестру, и едва не сломал себе ногу, когда мчался вниз по лестнице.

* * *

Палата была переполнена, но стояла тишина: большинство пациентов скорее умирали от тоски, чем всерьез болели. Фиона лежала рядом с ординаторской. Сначала я ее не узнал, поскольку нос и рот ей закрывала кислородная маска. Из руки торчал шланг капельницы. Пришлось похлопать ее по плечу, чтобы она поняла, что я здесь.

— Привет, — сказал я. — Я не знал, что тебе принести, поэтому принес виноград. Не очень оригинально.

Фиона сняла маску и улыбнулась. Губы у нее слега посинели.

— Он без косточек, — добавил я.

— Потом поем.

Я взял ее за руку — ледяная — и подождал, пока она сделает еще несколько глотков кислорода.

Фиона сказала:

— Меня переведут. В другую палату.

Я спросил:

— Почему?

— Интенсивная… терапия.

Я изо всех сил постарался, чтобы на лице не отразилась паника.

Фиона сказала:

— Утром они со мной… все сделали. Растянулось на целый час. Кошмар.

Я спросил:

— Что сделали?

Она сказала:

— Пришла доктор Гиллам. Дежурный врач. Очень приятная, но будто… на что-то очень злится. Заставила их сделать мне рентген. Прямо сразу. Пришлось сесть на кровати… под спину сунули пластину. Потом — вдохнуть. Ужас. Потом анализ крови на газы — никак не могли найти артерию. Вот. — Она показала мне запястье с точками от уколов. — Наверно, с первого раза не… смогли нащупать.

Я спросил:

— Когда тебя переводят?

Она сказала:

— Наверно, скоро. Я не знаю, почему задержка.

Я спросил:

— А тебе сказали, что не так?

Она покачала головой.

Доктор Гиллам позвала меня в отдельный кабинет. Сначала спросила, не ближайший ли я родственник, и я ответил, что нет, просто друг. Потом: сколько мы с нею знакомы, — и я сказал, что четыре месяца, а она спросила, есть ли у Фионы семья, и я ответил, что нет, только, может быть, какие-то дядья или кузены, о которых мне ничего не известно. Потом я спросил, почему Фиона так внезапно заболела, и доктор Гиллам рассказала мне все, начиная с пневмонии. Фиона подхватила где-то сильную пневмонию, и организм ее не смог с нею бороться как полагается. Объяснение крылось в рентгеновских снимках (и, разумеется, в истории болезни, до сих пор запертой в каком-то шкафчике): на них ясно видны крупные образования в центре грудной полости. Фактически — лимфома. Это слово для меня не значило ничего, поэтому доктор Гиллам объяснила, что это разновидность рака, причем на нынешней стадии — довольно запущенная.

— Насколько запущенная? — спросил я. — То есть еще ведь не поздно с нею что-то сделать, правда?

Доктор Гиллам была женщиной высокой, черные волосы коротко острижены, а за маленькими очками в золотой оправе скрывались поразительные глаза — карие и воинственные. Прежде чем ответить, она хорошенько подумала.

— Если бы мы добрались до нее чуть раньше, шансы были бы выше. — У меня сложилось впечатление, что она что-то от меня скрывает. Как и Фиона, я почувствовал непонятную и тщательно маскируемую ярость. — Сейчас же, — продолжала она, — уровень кислорода у нее в крови упал критически низко. Единственное, что мы можем, — перевести ее в блок интенсивной терапии и тщательно за нею присматривать.

— Так чего же вы ждете?

— Ну, здесь все не так просто. Понимаете, для начала…

Я уже знал, что она скажет дальше.

— …мы должны найти ей кровать.

* * *

Я просидел в больнице, пока кровать не нашли. На сей раз мероприятие заняло лишь около получаса. Потребовалось несколько телефонных звонков, и результат, похоже, зависел от того, что двумя или тремя кроватями ниже по цепочке нашли одного пациента, вышвырнули из палаты и заставили ждать в холле, пока не выпишут окончательно. После чего Фиону опять увезли, и тут уж я сделать ничего не мог. Я отправился домой.