Какие чувства связывали Акакия Башмачкина с его шинелью - [7]

Шрифт
Интервал

Однако в действительности легкость приобретения шинели оказывается ложной. Искушение словно бы подталкивает Башмачкина в спину, ускоряя гибельный финал. Дело спасения, созидавшееся всю жизнь, рушится в несколько месяцев и даже недель.

Под воздействием искушающих помыслов, Акакий Акакиевич изменяет своему призванию и служению. "Условная" материя букв, которой он был предан, заменяется физически плотной материей — новой шинелью, в которую герой облекает себя, как бы утверждаясь в вещественном мире. Герой оказывается настолько поглощенным новой мирской привязанностью, что, потеряв шинель, лишается и внутренней кротости и спокойствия. Метания же неупокоенной души Акакия Акакиевича после смерти, похождения "живого" мертвеца — наводят на мысль о ее гибели.

Оживление мертвеца, достаточно традиционный в литературе мотив, нередко встречается у самого Гоголя, в "Майской ночи, или Утопленнице", в "Вие", "Портрете" и, как правило, предполагает сделку с нечистой силой. "Лицо чиновника было бледно, как снег, и глядело совершенным мертвецом", изо рта его "пахнуло страшно могилою" (2, т.3, 135). Все эти жуткие подробности эпилога, означают, что повесть, начатая в духе жития (благочестивые мать и кума "женщина редких добродетелей", выбор имени из святцев, композиционная последовательность, характерная для этого жанра), постепенно переходит в свою противоположность, в антижитие, тема которого — страшное падение. Герой, наделенный чертами подвижника, но применяющий их без смысла и цели, превращается в противоположность подвижника — в мстителя и преследователя, который не приносит себя в жертву, но ищет ее в других. Не просто человеческое подавляется в Акакии Акакиевиче, но искажается и та благодать, которая была на нем, переходя в свою гибельную противоположность.

Повесть Гоголя как бы делится на две значимые и противопоставленные части: период до приобретения шинели и период после. Прослеживается точно означенное противостояние между этими двумя периодами.

Первое потрясение титулярного советника от известия, что надо шить "новую шинель" (2, т.3, 117), становится толчком к его вступлению в другую фазу сюжета, исключительно повествующую о "строительстве" шинели. Так, конфликтная ситуация с шинелью завязывает действие и определяет его дальнейшее развитие. Писатель, последовательно использующий прием сюжетного параллелизма, воспроизводит новый образ жизни героя в зеркально противоположном изображении по отношению к предшествующему. В повести отчетливо выделяются два периода в жизни героя, которые условно можно обозначить как "период капота" (или переписывания) и "период новой шинели".

Кстати, в разных собраниях сочинений Гоголя словосочетание "новая шинель" печаталась по-разному; то курсивом — новая шинель (Гоголь Н.В. Собр. соч. в 4-х т., т.3.СПб., 1842, с.247), то "новая шинель" (Гоголь Н.В. Собр. соч. в 4-х т., т.2. М.,1884, с.96). В Академическом полном собрании принята форма написания первого собрания сочинений Гоголя, т. е. "новая" шинель. Однако несмотря на разное оформление слова "новая" в кавычки или выделение курсивом очевидно, что автор подчеркивает слово "новая", ставит на нем ударение, тем самым обозначая его особый смысл.

"Период капота" и "период новой шинели" противопоставляются по целому ряду значимых признаков.


"Период капота"

Ничто "не имело даже влияния на занятия его; среди всех докук он не делал ни одной ошибки" (2, т. 3, 111). "Приходя домой, он садился тот же час за стол, хлебал наскоро свои щи и ел кусок говядины с луком… вынимал баночку с чернилами и переписывал бумаги, принесенные на дом" (2, т.3, 112–113).

"Акакий Акакиевич не предавался никакому развлечению" (2, т.3, 113).

"Ни один раз в жизни не обратил он внимания на то, что делается и происходит всякий раз на улице" (2, т.3, 112).


"Период новой шинели"

"Переписывая бумагу, он чуть было даже не сделал ошибки" (2, т.3, 120)

"Пообедал он весело и после обеда уж ничего не писал, никаких бумаг, а так немножко посибаритствовал на постеле, пока не потемнело (2, т.3, 123).

"Он уж никак не мог отказаться от приглашения на вечеринку у столоначальника" (2, т.3, 122).

"Акакий Акакиевич глядел на все это как на новость… Остановился перед освещенным окошком магазина посмотреть на картину …покачнул головой и усмехнулся" (2, т.3, 123)

В начале повести читаем: "Надобно сказать, что шинель Акакия Акакиевича служила тоже предметом насмешек чиновникам; от нее отнимали даже благородное имя шинели и называли ее капотом (2, т.3, 114)" — первый период.

Придя домой в новой шинели, Башмачкин "скинул… и повесил ее бережно на стене… и потом нарочно вытащил, для сравнения, прежний капот свой… и сам даже засмеялся… И долго еще потом… он все усмехался, как только приходило ему на ум положение, в котором находился капот"(2, т.3, 123) — второй период.


В "период капота" один директор захотел продвинуть Башмачкина по службе, приказав дать ему работу поважнее переписывания, но получил ответ: "нет… дайте я перепишу что-нибудь" (2, т.3, 112).

Как противоположная возникает в сюжете новая тема героя: "в голове даже мелькали самые дерзкие и отважные мысли: не положить ли, точно, куницу на воротник" (2, т.3, 120). Для департаментской службы неумение героя перевести "глаголы из первого лица в третье" (2, т.3, 112) равносильно неудаче в экзамене на чин, а мечта о кунице тождественна желанию должностного продвижения. Это подтверждается и тем, что новая шинель Башмачкина помогла чиновникам рассмотреть в нем своего. Теперь герой "не простая муха", он вставлен в общую систему отношений.


Еще от автора Дмитрий Александрович Емец
Таня Гроттер и птица титанов

Когда-то давно страшная колдунья Чума-дель-Торт попыталась уничтожить малышку Таню Гроттер, но Древняя магия защитила девочку и вытеснила черную волшебницу в другой мир – зеркальное отражение нашего. Чума не погибла в нем, она смогла выжить и захватить там власть. С тех пор ее самым страстным желанием было вырваться из мира-двойника и отомстить. Все, что для этого нужно: уничтожить тонкую и очень прочную границу между реальностями. Ни одна сила, ни одно существо не способно на такое! Кроме маленькой серенькой птички – птицы титанов.


Таня Гроттер и магический контрабас

Черная волшебница Чума-дель-Торт, имя которой страшатся даже произносить вслух, стремясь к власти, уничтожает одного за другим светлых волшебников. Среди ее жертв – замечательный белый маг Леопольд Гроттер. Его дочери Тане неведомым образом удается избежать гибели, но на кончике носа у нее на всю жизнь остается загадочная родинка... Чума-дель-Торт таинственно исчезает, а Таня Гроттер оказывается подброшенной в семью предпринимателя Дурнева, своего дальнего родственника... В этом крайне неприятном семействе она живет до десяти лет, а затем попадает в единственную в мире школу магии Тибидохс...


Месть валькирий

«Валькирия не может полюбить. Валькирия обязана принять вызов, кем бы он ни был брошен. Никто из встречавших валькирию прежде никогда не узнает ее. Иначе тайна защитит себя сама, и всякий услышавший ее умрет. Валькирию-ослушницу ждет суд Двенадцати». Таков непреложный закон. Убив в поединке полуночную ведьму, Ирка бросает вызов мраку. Уничтожить валькирию-одиночку должен именно Мефодий Буслаев. Копье валькирии и изменивший свету меч Древнира встретятся в бою, из которого выйдет живым только один. Ирка понимает, что Мефодий никогда не узнает ее в новом обличье.


Маг полуночи

В Книге Судеб записано, что Мефодий Буслаев пройдет лабиринт Храма Вечного Ристалища в день своего тринадцатилетия. Мальчишка, родившийся в минуту полного солнечного затмения, впитал тайный страх миллионов смертных. Именно тогда в нем пробудился дар. Благодаря своему дару, не осознавая того, он аккумулирует в себе самые разные энергии окружающих: любви, боли, страха, восторга, злости – и трансформирует их в абсолютную магию. Его дар и то, что он вынесет из Храма Вечного Ристалища, нужны стражам Тьмы, нужны и стражам Света… Как, сделав выбор между Светом и Тьмой, остаться собой? На этот вопрос Мефодию придется искать ответ самому…


Таня Гроттер и Локон Афродиты

Много столетий странствует по свету локон золотых волос богини любви Афродиты. Давным-давно подарила она его своему возлюбленному, и непонятно, чего больше этот артефакт принес в мир – радости или скорби... И вот локон Афродиты загадочным образом попадает к Тане Гроттер. А у нее жизнь и так бурлит событиями. Подходит к концу учеба в Тибидохсе. Впереди выпускные экзамены! Затем предстоит полет в Магфорд, где в составе команды невидимок она примет участие в матче со сборной мира. Однако время, отведенное артефактом, неумолимо истекает.


Таня Гроттер и Золотая Пиявка

Гром сотрясает магическую школу Тибидохс. Молнии бьют в одну точку – в каменную кладку у крыши Большой Башни. А в заброшенной сторожке у болота Таня Гроттер обнаруживает забытое пророчество Древнира. Если будет выпушен древний дух, Золотая Пиявка заползет в магический огонь и лопнет веревка в грифе контрабаса, время повернет вспять, ожившие языческие истуканы пойдут войной на Черепаху Вечности и рухнут Жуткие Ворота! Предсказанные события начинают сбываться одно за другим... И все это во время чемпионата мира по драконболу, в котором сборной Тибидохса предстоит сразиться с командой невидимок, где блистает неподражаемый Гурий Пуппер!


Рекомендуем почитать
Коды комического в сказках Стругацких 'Понедельник начинается в субботу' и 'Сказка о Тройке'

Диссертация американского слависта о комическом в дилогии про НИИЧАВО. Перевод с московского издания 1994 г.


«На дне» М. Горького

Книга доктора филологических наук профессора И. К. Кузьмичева представляет собой опыт разностороннего изучения знаменитого произведения М. Горького — пьесы «На дне», более ста лет вызывающего споры у нас в стране и за рубежом. Автор стремится проследить судьбу пьесы в жизни, на сцене и в критике на протяжении всей её истории, начиная с 1902 года, а также ответить на вопрос, в чем её актуальность для нашего времени.


Словенская литература

Научное издание, созданное словенскими и российскими авторами, знакомит читателя с историей словенской литературы от зарождения письменности до начала XX в. Это первое в отечественной славистике издание, в котором литература Словении представлена как самостоятельный объект анализа. В книге показан путь развития словенской литературы с учетом ее типологических связей с западноевропейскими и славянскими литературами и культурами, представлены важнейшие этапы литературной эволюции: периоды Реформации, Барокко, Нового времени, раскрыты особенности проявления на словенской почве романтизма, реализма, модерна, натурализма, показана динамика синхронизации словенской литературы с общеевропейским литературным движением.


«Сказание» инока Парфения в литературном контексте XIX века

«Сказание» афонского инока Парфения о своих странствиях по Востоку и России оставило глубокий след в русской художественной культуре благодаря не только резко выделявшемуся на общем фоне лексико-семантическому своеобразию повествования, но и облагораживающему воздействию на души читателей, в особенности интеллигенции. Аполлон Григорьев утверждал, что «вся серьезно читающая Русь, от мала до велика, прочла ее, эту гениальную, талантливую и вместе простую книгу, — не мало может быть нравственных переворотов, но, уж, во всяком случае, не мало нравственных потрясений совершила она, эта простая, беспритязательная, вовсе ни на что не бившая исповедь глубокой внутренней жизни».В настоящем исследовании впервые сделана попытка выявить и проанализировать масштаб воздействия, которое оказало «Сказание» на русскую литературу и русскую духовную культуру второй половины XIX в.


Сто русских литераторов. Том третий

Появлению статьи 1845 г. предшествовала краткая заметка В.Г. Белинского в отделе библиографии кн. 8 «Отечественных записок» о выходе т. III издания. В ней между прочим говорилось: «Какая книга! Толстая, увесистая, с портретами, с картинками, пятнадцать стихотворений, восемь статей в прозе, огромная драма в стихах! О такой книге – или надо говорить все, или не надо ничего говорить». Далее давалась следующая ироническая характеристика тома: «Эта книга так наивно, так добродушно, сама того не зная, выражает собою русскую литературу, впрочем не совсем современную, а особливо русскую книжную торговлю».


Вещунья, свидетельница, плакальщица

Приведено по изданию: Родина № 5, 1989, C.42–44.