Какая у вас улыбка! - [11]

Домой я вернулся ровно в час ночи. Как и обещал бабушке.

4

Они долго думали, куда меня деть. Наконец Кирилл Васильевич сказал: «Я могу устроить Сережу корректором». Все вспомнили, что я почти никогда не делаю орфографических ошибок. Бабушка закричала: «Именно корректором! Ах, как я рада за Сережу! Это его призвание!»

Я действительно пишу очень грамотно, хотя правила знаю плохо. Дело в зрительной памяти. Если я увижу какое-нибудь слово написанным, оно у меня в мозгу как бы фотографируется. И я всегда уже пишу его правильно. У меня глаза, как фотоаппарат.

Когда меня спрашивают, как написать какое-нибудь слово — вместе или отдельно, через «о» или через «а», — я отвечаю: не знаю, надо попробовать. У меня такой метод: я пишу это слово дважды — оба варианта обязательно печатными буквами. И тут же безошибочно указываю: писать надо рот так. Все смеются моему методу, но он действует безотказно. На неправильно написанное слово мне неприятно смотреть. Я не умом, а взглядом грамотный.

Папа сказал: «Корректором так корректором. Лишь бы не шатался без дела». И уехал доигрывать свои гастроли. На прощание погрозил мне сначала пальцем, а потом кулаком.

На следующий день мы встретились с Кириллом Васильевичем возле редакции. Долго шли путаными коридорами, наконец он втолкнул меня в маленькую комнату и сказал: «Ольга Павловна, вот юноша, о котором я вам говорил». И ушел.

Ольга Павловна оказалась пожилой женщиной очень маленького роста, с каким-то недопроявленным цветом лица. Своим поведением она удивила меня с первой же минуты. Подошла ко мне и стала смотреть с восторгом. Так мы стояли некоторое время и молчали. Наконец, оглядев меня, она воскликнула: «Это чудесно!» — с таким видом, будто она портниха и очень долго шила мне костюм, и пот, слава богу, наконец сшила, надела на меня и не может сдержать восхищения своей работой.

«Это чудесно, что вы так удачно начинаете свою жизнь! — сказала она. — Вам очень повезло, что вас сразу надоумили стать корректором».

Потом усадила меня на стул, села напротив и стала рассказывать, какой долгий путь исканий и ошибок пришлось пройти ей. Она работала учительницей, управдомом, даже бухгалтером, перепробовала еще много разных профессий, пока наконец не стала корректором. «И все же я нашла свое призвание и вот уже двадцать лет работаю здесь, — сказала она. — Я уверена, и вы полюбите эту профессию. Кирилл Васильевич говорил, что у вас абсолютный слух на слово, это очень важно, я рада за вас. Как замечательно, что вы сразу нашли свой путь и вам не пришлось искать и распыляться».

Мне было неловко слушать ее: ведь я тоже сначала распылялся. Кирилл Васильевич, видно, не рассказал, как я распылялся — поступал в институт, работал в парке… Да и сюда пришел не по доброй воле. Фактически меня привели силой.

Она сказала: «А сейчас я устрою вам экзамен». И засмеялась. У нее очень заразительный смех — я засмеялся тоже. С ней было легко и весело.

Она дала мне узкий листок бумаги с напечатанным текстом и сказала: надо выправить все ошибки. Больше всего я боялся ударить в грязь лицом, поэтому читал очень внимательно, можно сказать, обсасывал каждую букву. Но ни одной ошибки не обнаружил. В заметке рассказывалось о каком-то вечере в педагогическом институте имени Н. И. Лебедева-Полянского, и только в самом конце в одной фразе не хватало запятой. Я поставил ее и отдал листок Ольге Павловне.

Она сказала: «Молодец». Но тут же добавила: «Правильно, молодец, но дело не в этом». Я спросил: «А в чем же?» Она сказала: «А в том, что инициалы у Лебедева-Полянского не — эн, а — пэ».

Я удивился: «Но ведь Лебедев-Полянский не настолько знаменитый человек, чтоб каждый знал его инициалы!» «О!» — воскликнула Ольга Павловна и весело засмеялась. «Я предвидела, что вы будете реагировать именно таким образом, — сказала она. — Вы считаете, что если ошибка не грамматическая, то корректор может умыть руки? Ну, признайтесь, ведь правда, вы так считаете?»

Я сказал: «Да».

«Ошибка! — воскликнула Ольга Павловна так радостно и звонко, что где-то зазвенели стекла. Они потом еще много раз звенели от ее голоса, но я так и не понял где — то ли в окнах, то ли в шкафу с книгами. — Настоящий корректор должен исправлять не только описки. Он обязан знать все! Вы понимаете? Больше всех на свете! А вдруг случится: не знает, то — вот… — Она выбросила руку в сторону книжного шкафа, где только что, кажется, звенели стекла. — Энциклопедия! Вам нужно было сразу же броситься к энциклопедии, найти том на букву эл и узнать инициалы Павла Ивановича Лебедева-Полянского, если вы в них сомневаетесь. Проверить! Лично я уже редко заглядываю в энциклопедию, за двадцать лет работы я уже столько в нее заглядывала, что теперь у меня все вот здесь!»

И она ударила себя по лбу с такой силой, что опять зазвенели стекла. По-моему, все-таки в шкафу.

Она рассказала мне множество интересных историй. Например, такую. Однажды ей пришлось корректировать книгу одного местного писателя, в которой была фраза: «Его волосы были русоволосого цвета». Другой корректор решил бы: это не мое дело, и стал бы читать дальше, выискивая только орфографические ошибки. Но Ольга Павловна нашла номер телефона этого писателя и позвонила ему домой. Он ей сказал: «Чего суете нос не в свое дело?» Ольга Павловна ответила ему, что коверкать язык — это преступление перед народом. Тогда он сказал: «Ладно, исправьте, как хотите». И Ольга Павловна исправила, написав: «У него были русые волосы». А потом снова переделала: «Он был русоволос»