Как Золотая Орда озолотила Русь. Не верьте лжи о «татаро-монгольском Иге»! - [6]

: «Реальностью был христианский мир» ^[84]. Католический, конечно. Т. е. правильный, такой как надо. «Именно применительно к нему средневековый христианин-католик определял и все остальное человечество, и свое место по отношению к другим. И прежде всего по отношению к византийцу» ^[85]. C 1054 г. византиец считался еретиком. Однако если обвинение в расколе, отступничестве и было важнейшим, западные люди пока ещё не доходили до того, чтобы его определить – во всяком случае, назвать. Ведь вопреки теологическим распрям, в частности спору о «филиокве» (ибо византийцы отвергали двоякое исхождение Святого Духа, который, по их мнению, исходил только от Бога-Отца), и особенно вопреки институционному конфликту (ибо константинопольский патриарх отказывался признавать верховенство папы) они тоже были христианами. Только очень неправильными. «Редиски», одним словом, двоечники. На такое «разгильдяйство» восточных европейцев на Западе сначала и внимания особо строгого не обращали, и княжеская молодёжь Руси продолжала вступать в браки с «добрыми католиками» без особых проблем. И никто их не обзывал двоечниками. И католическая молодёжь без страха приезжала к нам. И ведь никто не думал, что едет в страну еретиков и «редисок». Но уже в середине XII в., во время II Крестового похода, епископ Лангрский – вдруг – громко возопил о взятии Константинополя и побуждал французского короля Людовика VII к громким и идейным заявлениям, что византийцы не являются «христианами на деле, а лишь по имени», что они показали себя виновными в ереси. Этот бредовый антагонизм был результатом отдаления, которое, начиная с IV в., постепенно превратилось в пропасть. Те и другие не понимали больше друг друга, особенно западные люди, из которых даже самые ученые не знали греческого языка^[86].

Это непонимание переросло мало-помалу в ненависть, а потом ещё и в зависть. По отношению к грекам латиняне испытывали смесь зависти и презрения, идущего от более или менее подавляемого чувства неполноценности. Латиняне упрекали греков в том, что они манерны, трусливы, непостоянны. Но прежде всего они обвиняли их в богатстве. Это была рефлекторная реакция воинственного и бедного варвара на богатого цивилизованного человека ^[87]. В 968 г. ломбардец Лиутпранд, епископ Кремонский, посланный германским императором Оттоном I в Константинополь, вернулся оттуда с ненавистью в сердце, порожденной тем, что ему выказали мало знаков внимания. Мало того, какой-то Никифор (императоришко греческий) бросил ему в лицо: «Вы не римляне, а варвары» ^[88]. И – понеслось. Грубые банальные обзывательства переросли в религиозное обвинение, предшествующее схизме: «Все ереси родились и преуспели у вас, а мы, люди Запада, положили им конец и умертвили их». Как по Гоголю. Только не смешно. И последнее унижение: при отъезде византийские таможенники отняли у Лиутпранда пять пурпурных плащей ^[89], вывоз которых был запрещен, – система, непостижимая для варвара, который жил в условиях рудиментарной экономической организации.

Тем более обидно и досадно, когда новгород-киевский варвар Олег и его мужланы-русы имеют здесь всё, что захотят. Только древние русы пользовались после 907 г. огромной привилегией беспошлинно торговать в Константинополе, «не платяче мыта ни в чем же». В договоре же 944 г., подписанном после неудачного похода князя Игоря на Царьград, их права несколько ограничивались запретом закупать дорогие шелковые ткани («паволоки») больше чем на 50 «золотников» – византийских монет-солидов. Согласно договору, подписанному в 971 г. в Доростоле великим киевским князем Святославом и византийским императором Иоанном Цимисхием, возобновлялись выгодные поездки купцов-русов в Царьград.

И вот – новое оскорбление с Запада: «Эти дряблые, изнеженные люди, с широкими рукавами, с тиарами и тюрбанами на головах, лгуны, скопцы, бездельники, ходят одетые в пурпур, а герои, люди, полные энергии, познавшие войну, проникнутые верой и милосердием, покорные Богу, преисполненные добродетели, – нет!» ^[90] Запад беднее, но – организованнее в военно-духовном плане. Византия, наоборот, вступает в упадок. Лучшее войско – русы, викинги, тевтоны – все сплошь наёмники. Когда в 1203 г., во время IV Крестового похода, западное войско готовилось к взятию Константинополя под официальным предлогом, что император Алексей III является узурпатором, то церковники успокаивали угрызения совести ^[91] у некоторых светских участников этого предприятия, подчеркивая раскольнический характер византийцев. «Епископы и клирики сообща говорили и полагали, – писал хронист Робер де Клари ^[92], – что битва является законной и что можно напасть на них, ибо в старину они повиновались римскому закону, а ныне ему больше не подчиняются. Епископы говорили также, что напасть на них будет не грехом, но, напротив, великим деянием благочестия» ^[93].

Конечно, церковный союз, то есть примирение Византии с Римом, почти постоянно оставался на повестке дня. И переговоры об этом имели место.

Однако нападения на Византийскую империю, предпринятые норманнами Робера Гвискара в 1081 г., Боэмундом в 1185 г., взятие Константинополя западными рыцарями в 1204 г., взятие вероломное, под надуманными и просто дурацкими предлогами, с жесточайшим грабежом богатейшего города Европы, а также неудача проекта церковной унии вызывали глубокую враждебность между теми, кого оскорбительно называли «латинянами» (но не христианами) и «греками» (но не римлянами)