Как жили мы на Сахалине - [49]

В ту пору много ломали старых японских зданий. Среди гнилья и трухи предприимчивые мужики успевали отобрать годные доски и добротный брус. Брус был сухой, легкий, со специальным покрытием от шашля, годился он для чердачных перекрытий и внутренних перегородок, а доставляли его по цене вполне сносной.

Бревна на сруб доставала через одного мужика, жившего у берега. Туда прибивало волнами немало древесины. Он вылавливал, сушил, продавал на дрова, а отборную предлагал в дело. Ему копейка — и людям польза.

Навозила женщина кругляка и взялась за топор. Не сразу, а научилась тесать. Прихватывала скобами, чтобы бревно не ворочалось, отбивала ниткой линию и тюкала, осваивая плотницкое мастерство. И сруб сама повела. Мудреное ли это дело, знает только тот, кто строил. Вроде бы все просто: подогнал бревно, чтоб плотно легло, подмостил в меру пакли, надежно посадил на штыри, пристукнул сверху кувалдой. А все требовало умения, сноровки, физических усилий, терпения. Чего не знала — спрашивала у сведущих людей, что не получалось за первым разом — переделывала в другой, в третий. Больше всего хлопот доставляли оконные и дверные проемы. Трудно доставалось тонкое дело — состыковать сруб с оконным блоком, чтоб щелей не было.

Душу вложишь — все сможешь. Пришло время, и дом подвела под крышу. Дети дранковали стены, она штукатурила. Благо, лето оказалось щедрым на солнце, стены просыхали быстро. Сама перетирку сделала, побелила. Прошлась кистью по штукатурке первый раз — светлее стало в доме. Побелила повторно — совсем рассвело. Осмотрела придирчиво, где проступала чернота, побелила на третий раз, на четвертый — дом засиял изнутри! Не стали ждать, пока печь поставят, перебрались. Накосили бамбука, насушили, постелили на некрашеный пол — получилась постель лучше пуховика. Радости было!

Конечно, скоро сказка сказывается, но не так уж скоро шло дело. Каково ей было без выходных ломать спину, выполнять такую работу, которая не всякому мужику по плечу. Утром тело было как побитое: ломило поясницу, болели руки и ноги, думала, что не подняться, не сдюжить. Проходил час, пока втягивалась в заведенный ритм. Помогала дума о семье, доме.

В новом доме начался новый этап в их жизни. Дом стал стержнем их повседневных забот, их гордостью, семейным достоянием.

Елена Марковна и сейчас считает, что дом — это не только крыша над головой и кухонный очаг для приготовления пиши. Дом — это уклад жизни со своими привычками, обычаями, своим порядком и своей моралью. Дом — это свое мироустройство. Без дома даже собака дичает, человек же становится безродным перекати-полем.

Проходят годы, и, отряхивая шелуху повседневной суеты, мы воскрешаем в душевной памяти самое простое и дорогое: куст сирени, посаженный в детстве, скамью у окошка, залитого утренним солнцем, добрые руки матери, тепло родительского крова.

III

В погожий летний день решил я проведать Елену Марковну. Она встретила приветливо и доложила, словно на губернаторском совете, о дальнейшем развитии материально-технической базы своего хозяйства: растет столько-то корней чеснока, столько-то корней капусты и помидоров высажено в открытый грунт, неплохие виды на урожай огурцов, моркови, ягод. Повела по огороду возле дома и показала наглядно, как отяжелели ветви крыжовника, как млеет цветущий картофель, блестят нежным глянцем листья свеклы с ярко-вишневыми прожилками, распустил свои светло-зеленые зонтики укроп, какая густая завязь на огуречных стеблях.

— Есть еще огород вон там и вон где, — показала она. — Того, что уродит, хватит нам с запасом.

Пошли мы к хозяйственным постройкам, между кустом жасмина и оконным наличником потревожили толстого паука. Сплел он тут кружево и царственно угнездился в самом центре. Пришлось ему десантироваться по тонкой нитке.

Во дворе полным ходом идут ремонтные работы. Новой краской обновляется крыша. Уже готова банька, утепляется курятник, сохнут дрова. Заменены в погребе перегородки, полки и полочки, и он готов принять в свое бетонированное чрево на зимнее хранение припасы, соленья и варенья. Кстати, оно на кухне булькает в большой чаше, внучка Лена шумовкой помешивает, снимает пенки. Сладкий запах слышен даже во дворе.

Тут подоспел обеденный час, пригласили меня к столу, подали тарелку щей с зеленью и увесистой куриной ногой, напоили чаем со свежим клубничным вареньем и мягкой пампушкой.

— Конечно, спасибо за угощение (кто теперь откажется от дармового обеда!), а все же есть вопросы не менее важные, чем сытость желудка. Это вопросы душевной неустроенности. Где людям брать силы, чтобы выстоять в этой жизни?

— Не знаю. Сначала самой как-то хотелось устроиться, потом заботилась о детях, о внуках, правнуках. Только на свой труд надеялась.

Да, рано жизненные невзгоды взяли ее в оборот и стали шлифовать, как волны шлифуют прибрежный камушек. Шести лет лишилась матери. Отец привел мачеху со своими детьми, народились новые. Стала чужой в семье, ласковое слово да сытый кусок доставались маминым деткам, а отцовым — тумаки да объедки. Со временем пришлось уйти в люди. Хорошо, что на пути встретился добрый человек. Давно уже нет его в живых, а до сих пор помнит Елена Марковна его имя — Андрей Филиппович Калиниченко. Взял он временно к себе на базу плодосемовощ девушку в поношенном деревенском платьице. Отработали день, все уезжают домой, а она мнется.