— Но вы мне сказали…
— А вы были так чертовски довольны собой, думая, что знаете обо мне все, — перебила она. — Я из гордости так сказала. — Вы любите такую яичницу или нам надо начинать все сначала?
— Нам?
Она посмотрела на него. Он не то чтобы улыбался, однако лицо его стало более приветливым.
— Мне очень хочется есть. Я ведь пропустила ужин.
— А кто в этом виноват? — На этот раз его губы чуть изогнулись с выражением легкой иронии.
Оставив вопрос без ответа, она вручила ему сковороду:
— Поставьте в раковину. Когда остынет, можно будет ее отмочить. А сейчас придется сделать новую яичницу.
— Я взял последние, больше яиц нет, — сказал он, унося сковородку.
— Ну… найдется еще что-нибудь съедобное.
Лайон негромко засмеялся.
— Есть жареное мясо.
— Сделаем сэндвичи. — Она направилась к огромному холодильнику. — А вы найдите хлеб.
— Что-то вы раскомандовались среди ночи.
Эмили открыла холодильник, потом повернулась и посмотрела на него. Вздернула подбородок и самодовольно усмехнулась:
— А вы наверняка не умеете готовить — ни ночью, ни днем. — Она наклонилась, чтобы вынуть все нужное для сэндвичей, а когда повернулась, он уже стоял рядом. Не дав ей опомниться от испуга, взял у нее из рук мясо и специи. — Неужели обязательно подкрадываться? — смогла наконец сказать она.
— Извините. Ходьба босыми ногами по деревянным полам, как правило, бывает беззвучной.
— Нет, — отвергла она это объяснение, идя за ним к длинной кухонной стойке. — От ходьбы босыми ногами по деревянным полам получается шлепающий звук.
Он посмотрел на нее, его глаза искрились. И она улыбнулась, поражаясь тому, что так свободно себя чувствует. Это, наверное, оттого, что над ними здесь не светит луна.
Она разрезала хлеб и пододвинула к нему.
— Вот, намазывайте теперь горчицей.
Лоб его разгладился, и он взял нож.
— Мне нравится ваш наряд.
Его комплимент почему-то смутил ее. Может быть, оттого, что он был так близко, или оттого, что у него в глазах тлела хмельная искра. В надежде, что он не думает о том, как бы раздеть ее и преподать урок номер четыре, она быстро переменила тему:
— Выходит, вы — узник собственного успеха, не так ли?
Он пристально посмотрел на нее.
— Какой поразительный вираж. Что вы хотите этим сказать?
— Вы не вольны даже пережарить яичницу, когда вам этого хочется.
Она бросила взгляд на его руки. Они не двигались, дело изготовления сэндвичей было забыто.
— В мире нет ничего идеального, мисс Стоун, — сквозь зубы проговорил он.
— О, вы назвали меня «мисс Стоун». — Положив нож, она быстро взглянула на него. — Скажите мне, мистер Гэллант, что было бы идеальным с вашей точки зрения?
Он прищурился и посмотрел в сторону, как бы раздумывая.
— Наверно, еще больший успех.
Она была ошеломлена.
— Еще больший? — недоверчиво переспросила она. — Куда же вам еще больше?
— Мой милый папочка учил меня: «Тот, кто умирает с самой большой кучей игрушек, — выигрывает».
Она недоуменно поморгала.
— Ваш отец?
— Он никогда не чувствовал себя счастливым, — продолжал Лайон, рассеянно намазывая горчицу на хлеб, — потому что так и не получил того признания, в котором нуждался для самоутверждения. У него никогда не хватало для меня времени, пока я не принял от него каталожный бизнес и не сделал его богатым.
Эмили удивило, что у нее и у всемогущего Лайона Гэлланта в детстве было столько общего — властный отец и желание заслужить его одобрение. Испытывая к нему нечто вроде родственного чувства, она спросила:
— А где сейчас ваш отец?
— Умер четыре года назад. — Лайон бросил на нее короткий взгляд. — Но умер богатым человеком.
Она снова принялась нарезать ростбиф, но делала это вяло, аппетит у нее пропал.
— И счастливым?
— Более счастливым, чем тогда, когда был беден, — усмехнулся Лайон.
— Стал ли он вас больше любить после того, как вы сделали его богатым?
Он искоса взглянул на нее, темные глаза вспыхнули былой обидой.
— Он знал, что я живу на свете.
Ее сердце затопила волна нежности. Сколько раз отец давал ей понять, что его любимица — Элси? Сколько раз она делала все возможное, стремясь заслужить его одобрение? Лишь после того, как Элси сбежала в Нью-Йорк, он признал Эмили достойной своего внимания. Немного помогло и то, что она стала учительницей, но только немного. Потерю Элси он оплакивал до своего смертного часа.
Эмили захотелось взять Лайона за руку и крепко обнять — словно маленькая покинутая девчушка, утешающая маленького покинутого мальчика. К сожалению, они больше не дети. Они взрослые. И она уже побывала у него в объятиях, уже знает, что такое было бы безумием, какими бы благими намерениями ни диктовалось. Стараясь направить свои мысли в более безопасное русло, Эмили взяла приготовленные им ломтики хлеба, положила на них листья салата, а сверху — куски мяса.
— А ваша мать? — спросила она.
— Мать умерла, когда мне было три года. Я совсем ее не помню.
Руки Эмили замерли. Похоже, с родителями Лайону Гэлланту повезло меньше, чем ей. Она по крайней мере до пятнадцати лет чувствовала любовь и поддержку матери.
— А женщины? Или и о женщинах вы тоже думаете как об игрушках? — Она тут же пожалела, что у нее вырвался этот вопрос. Но ее сердцу нужно было знать.
