Как я стал кинозвездой - [11]

— Если ты этого хочешь…

— Хочу, — сказал я без колебаний.

— В таком случае, — тоже шепотом сказала она, — мы друзья.

— Тогда знай: я люблю работать руками — например, строить машины и тому подобное. Наш учитель по труду — мы зовем его Черный Компьютер — говорит, что я мастер на все руки и если так пойдет дальше, то, может быть, стану знаменитым изобретателем. Мы с ним сейчас создаем одну Машину, по латыни называется Перпетуум мобиле…

— Перпетуум мобиле, — повторила она, словно сомневаясь, что правильно расслышала. — Вечный двигатель?

— Вот именно!

— Это невозможно! — воскликнула она.

— Очень даже возможно.

— Нет, невозможно!

— Откуда ты знаешь?

— Знаю. У меня шестерка по физике. Существует закон сохранения энергии, вы не проходили еще? Вот этот закон и не дает создать вечный двигатель.

— Для человека нет ничего невозможного! — сказал я уже менее уверенно, потому что уже слышал краем уха про этот закон. — Сама скоро увидишь.

— Хорошо, — не стала спорить Росица. — Но когда построишь эту Машину, ты мне обязательно сообщи. А киноартистом ты стать не собираешься?

— Не знаю, — прошептал я тихо-тихо, чтобы не услышала мама. — Я еще не решил…

— Зачем же ты приехал на отборочную комиссию?

«Какой из меня киноартист? — чуть было не сказал я. — Уши торчат, голова круглая, как арбуз…» Но я сдержался, не хотелось перед ней позориться. И поэтому ответил иначе:

— Из-за мамы. Она мечтает во что бы то ни стало сделать из меня кинозвезду.

— Ну и как же? Кем ты будешь — кинозвездой или изобретателем?

Я тяжко вздохнул:

— Если я не захочу быть кинозвездой, мама живого места на мне не оставит.

— Разве тебя бьют? — испугалась Росица.

— Бывает… — чистосердечно признался я, потому что не любитель врать. — Когда я не мою шею, она дергает меня за уши.

— Бедненький! — прошептала Росица и с такой жалостью посмотрела на мои уши, что у меня потеплело на сердце. — Давай будем переписываться, а? — продолжала она. — Ты будешь мне писать, как идут дела с Перпетуум мобиле, а я про книги, которые читаю. Знаешь, я ведь пишу стихи…

— Ну да? Какие?

— Разные. Даже любовные. Одно стихотворение напечатали в детском журнале. Оно про моего любимого братика.

Тут я опять ощутил свое ничтожество: ведь я-то в жизни не сочинял любовных стихов.

— Хорошо, — сказал я, — давай переписываться. Обменяемся адресами.

С этого дня мы с Росицей стали самыми лучшими друзьями, даже больше, чем друзьями. Но об этом я расскажу после, сперва — про драму, которая разыгралась у меня с Миленой, про войну с Женским царством, бинарную бомбу и про многое-многое другое…

Допив свой чай, мама Росицы сказала:

— Нам пора. Через полчаса — поезд…

— Не волнуйтесь, — как истинный рыцарь, успокоил ее мой папа. — У нас машина, мы вас отвезем.

А мама воспользовалась оставшимся временем для расспросов:

— Скажите, пожалуйста, остальных членов съемочной группы вы тоже знаете? Например, молодого человека в сандалетах на босу ногу?

— Мишо Маришки? — улыбнулась мама Росицы. — Да ведь это режиссер — постановщик картины.

— Боже! — вздохнула мама. — Ни капельки не похож на режиссера, такой молодой, несолидный…

— И тем не менее один из тех, кто считается надеждой болгарского кино, — объяснила мама Росицы, а моя мама чуть не подавилась от досады на себя: ведь знай она раньше, кто этот молодой человек в сандалетах, то отдала бы корзину ему. Но теперь было уже поздно.

— Мы ведь провинциалы, госпожа Петрунова, никого в Софии не знаем, — с чарующей улыбкой сказала Лорелея. — Вы не могли бы познакомить нас со сценаристом Романовым?

— С удовольствием, — ответила мама Росицы. — Вот его телефон. Скажете, что от меня…

Я попросил еще одну слойку, но мама решительно воспротивилась.

— Хватит! — шепнула она мне на ухо. — Смотри, на кого ты похож! А хочешь играть Орфея… Орфей должен быть изящным и воздушным, как Аполлон, а не пузатым, как Санчо Панса. — И вытащила меня из-за стола.

Мне было жутко стыдно перед Росицей. И вообще не такой уж я пузатый. А Санчо Панса, между прочим, хоть и пузатый, а очень даже симпатичный. И поумнее Дон Кихота, который кидается на мельницы…

Так или иначе, мы отвезли Росицу и ее маму на вокзал, Росица на прощанье улыбнулась мне своими карими глазами, и последнее, что я в тот день увидел, были веселые ямочки на ее щеках.

Потом мы поехали домой. Лорелея, несмотря на жарищу, укутала мне шею шарфом и не позволяла открывать в машине окна. Я так взмок, что похудел за дорогу самое малое граммов на триста.

8. Любовь, ревность и конфликты, как в опере «Кармен»

Домой мы приехали без четверти четыре. Папа тут же умчался на футбол, мама села на телефон — принялась звонить всем подругам подряд, чтобы узнать, нет ли у них книг про Орфея, а я проверил, на месте ли билеты в кино… Под ковриком билетов не было. Значит, Кики…

При всей своей неуклюжести через двенадцать минут я уже был перед кинотеатром. Милена и Кики как раз подходили к двери.

— Погодите! — крикнул я. — Постойте!

Они вздрогнули, услыхав мой голос. В те времена он у меня был такой высокий и сильный, что я брал верхнее «до» при восьмидесяти децибелах. Увидав мою разбитую губу, оба выпучили глаза от изумления: со мной еще никогда не бывало такого.