Как я любил тебя - [18]

— Давай, тестюшка, выпьем. Только не вдвоем. Ты и гостей попотчуй.

— Правильно говоришь, — подхватывает Ветуй.

Он оборачивается к сыновьям:

— Принесите, ребята, вина. Да прихватите и кружки. Пусть все пьют и веселятся.

Пока сыновья Ветуя ходят за вином, я верчу головой во все стороны, как-никак первый раз в гостях у богатея с выселков. Комната большая, просторная. Стены чистые, гладкие, словно выбеленные. А на стенах — батюшки-светы! — иконы, и какие! Святые не на бумажках нарисованы, как наш подслеповатый Георгий Победоносец, а на стекле, яркими разноцветными красками. Вокруг икон висят полотенца с богатой вышивкой. Обе широкие кровати застелены шерстяными покрывалами. А на полу — подумать только! — шерстяные половики. С шубеек наших капает вода. Вокруг опинок натекают лужи. Ветуевы половики мокнут. Мне обидно до слез: до чего же мало натекло воды с нашей с Кривым Веве одежонки…

Нене Стэнике делает вид, будто ему очень весело. И тестю его тоже очень весело. Оба они веселые-развеселые.

Тут возвращаются сыновья Ветуя. В руках у них кружки, чашки, плошки — все, что только нашлось в доме. Вино из двух здоровенных кувшинов разливают и подают гостям.

— Винцо-то боярина Герасия, — хвастается Ветуй. — Кровавыми мозолями за него заплачено. Дочке на свадьбу покупал.

— Поглядим, будет ли свадьба…

Отец невесты молчит, разливает вино по кружкам.

— Выпьем, — предлагает Ветуй, — а там поглядим: будет свадьба или не будет. До рассвета еще далеко, зятек, спешить некуда. Твое здоровье!

— Твое здоровье, тестюшка!

Мой брат Ион, Авендря и Гэрган завладели пузатым кувшином, отнесли его в угол и никого к нему не подпускают. Пашол распоряжается другим кувшином. Алвице с Андрице остаются на бобах. Кроме того, что перепало, рассчитывать им не на что. На свадьбе они гости незваные, нальют вина — спасибо, не нальют — и за то благодарны.

— Ваше здоровье, гости дорогие!

— Твое здоровье, тестюшка!

Пьем. Вино кисленькое. Легкое. И на сердце становится легко.

— Если это вино боярское, — заявляет Авендря после первой кружки, — то мой кожух — ряса.

Ветуй божится, что оно самое что ни на есть боярское. Авендря с ним спорит. Алвице говорит веско:

— Вино от Букура, с холма, и дешевое.

— Будет из-за вина собачиться, — вмешивается жених, — не за тем сюда пришли.

Кто-то предлагает:

— Надо бы и невесту в дом привести. Тещу со свекровью. Посаженую мать. Замерзнут ведь, на бороне сидючи.

Тесть насупливает брови.

— Нет, — говорит он веско. — Коли хочет кто — пусть снесет им по кружке вина. Для обогрева. Но покуда мы промежду себя не сговоримся, чтоб и духу бабьего в доме не было. Все беды от них, греховодниц.

— Что верно, то верно, — поддакивает жених. — Прав, тестюшка. Не велит стародавний обычай быть в дому невесте, покуда дело не слажено. Ведь оно может и разладиться.

Ветуй опрокидывает вторую кружку и с укоризной качает головой, будто слышит невесть какую глупость.

— С чего ему разладиться, зятек? Мы люди сговорчивые.

— Люди-то мы сговорчивые, да может промеж нас и несогласие выйти, тестюшка.

— Ты что, решил с меня семь шкур содрать, зятек?

С тебя-то и одной не сдерешь. Ты свое добро в кулаке крепко держишь. Кто ж не знает тебя, скупердяя этакого?

— Твоя жадность нам тоже знакома. Жадный ты и ненасытный, аки волк.

— Это я-то жадный? Это я-то, по-твоему, волк?

— Не один я, Стэнике, все так говорят.

Стэнике клянет на чем свет стоит всех своих недругов, что смеют называть его волком, бранит их последними словами. В ярости, в бешенстве он срывает с головы шапку, мнет ее в руках, вгрызается в нее зубами, будто в краюху хлеба.

— Погоди, зятек. Оставь в покое шапку. Скажи лучше, чего хочешь в прибавку к приданому, о котором мы рядились при сватовстве. Все небось сосчитал да прикинул, пока вез Маричику на бороне.

Стэнике ухмыляется.

— Соврал бы я, кабы стал отпираться. Подумывал я много чего с тебя стребовать. И ты бы мне против воли отдал бы многое. Потому как деваться тебе, тестюшка, некуда. А добра у тебя — дай бог всякому. Но жалко мне тебя стало. Не хочу по миру пустить, отец ты мой родненький.

Ветуй сначала хмурится, потом хохочет:

— Значит, пожалел ты меня? Дочку мою покалечил, а меня пожалел?

— Ты одно с другим не мешай, тестюшка!

— Ладно. Выпьем, зятек!

— Твое здоровье, тестюшка!

Полные кружки они осушают до дна. Вытерев губы, молчит Ветуй. Молчит и нене Стэнике, но выпив вино, он с маху разбивает свою кружку об пол.

Ветуй, стиснув зубы, терпит. Сердце у него кровью обливается при виде того, как чужая злоба, глупая и безнаказанная, безо всякой причины крушит его посуду.

— Ты чего мои кружки бьешь, а? — не выдержав, вскидывается Ветуй. — Чего кружки бьешь?

— К счастью бью, тестюшка, чтоб беда разбилась!

— Бей, зятек, бей. Слова супротив не скажу. Бей, круши беду, а кружки не трожь. За них деньги плачены.

— Ну уж этакую потерю ты снесешь, тестюшка.

Деда Бурдулю будто кто за язык дергает. Непрошеный, он вмешивается в разговор:

— Стэнике, ты об деле говори, вторые ведь петухи поют. Утро на дворе, а вы все ни с места.

— Начинайте, начинайте, — гудят остальные, — и нас не забудьте, поднесите винца, чтоб не слушать нам всухомятку, как вы судить да рядить будете. А то в глотке пересохло.