Как я ловил диких зверей - [17]

Он вел себя так, как будто бы на мне была ответственность за происходившее: толкнул меня ногами, точно хотел, чтобы я провалился в шкаф.

— Валяй их за борт! — прорычал он.

— Как это сделать, капитан? — заорал в ответ штурман.

— Выбросить каждого быка в море!

Положение было так скверно, что я даже забыл морскую болезнь. Я выбрался на мостик, откуда мог наблюдать, что происходило внизу. Быки с ревом катались по палубе, ударялись друг о друга, били в стенки… Очутиться между ними — смерть. И вдруг я увидел, как один парень скользил по борту, он был обвязан канатом под мышками, два других матроса, стоявших неподалеку от меня на мостике, держали канат. К его руке был привязан молоток: он пытался открыть шкафут (ступени по борту). Не думаю, чтобы кто-нибудь, кроме малайского матроса, решился на подобную попытку. Пока я следил за ним, он вдруг поскользнулся и упал в море. Матросы, стоявшие на мостике, вытащили его обратно. На этот раз он дошел до шкафута. Борт поднялся вверх, матрос стал бить молотком по железным болтам, запиравшим дверцы. Мне казалось, что дело у него не подвигается, как вдруг дверца распахнулась, и в море вылетели бывшие поблизости быки. На «Пу-Анне» было четыре шкафута — по два с каждой стороны нижней палубы. Один за другим они отпирались. Некоторые из злополучных быков, в которых еще оставались признаки жизни, видя, как их товарищи исчезают в отверстиях, пробивались к ним и тоже падали в море. Бедняги!

После того как палуба была частью расчищена, четыре матроса отважились войти на нее и начали сваливать в отверстия мертвых и полумертвых животных. Иногда — когда они подтаскивали быка уже к самой дверце — качка вдруг перекидывала его обратно. Я услышал страшные звуки из моих клеток. Клетки начали двигаться… Они ударялись одна о другую и потом общей массой скользили по палубе. Собственно, сами животные не были опасны. Даже если бы клетки сломались, тигры и леопарды были так обессилены последними днями, что были бы не опаснее обыкновенных кошек. Но скверно было то, что клетки начали своими ударами и толчками грозить целости старого судна.

Я не был удивлен, когда Беск подошел ко мне и заорал у меня над самым ухом:

— Выкидывайте ваш зверинец!

— Пусть лучше бы разбилась ваша посудина! — заорал я в ответ.

Быки с поломанными ногами, клетки, полные воющих животных, — все смешалось в копошащуюся, живую кашу, от одного вида которой мне становилось дурно. Были вызваны свистком все наверх, чтобы помочь «Пу-Анне» освободиться от своего полуживого груза… Люди делали что могли, но главную работу сделали качка и открытые шкафуты. Одна за другой мои клетки из серайи сами сваливались, или соскальзывали, или же их скидывали в море. Они держались на воде, конечно. Я видел, как они качались на волнах. Некоторое время я глядел им вслед, потом ушел в каюту. Я привязал себя ремнями к койке и много часов пролежал в полузабытьи. Время от времени я приподнимался и дотягивался до воды или брал сухарь и жевал его. Почти все время капитан был тоже в каюте. Я не отличал ночи от дня. Вдруг я услыхал, как капитан сердито разговаривает с шотландцем-механиком. Шторм успокоился, и им уже не надо было орать до хрипоты. Шотландец пришел доложить, что уголь почти на исходе.

— Жгите дерево! — командовал Беск. — Сожгите эту дверь, сожгите койки, вообще все, что есть.

Это не было выходом из положения, и шотландец отлично это знал. Капитан тоже знал это. Дерева на всем этом старом железном судне едва хватило бы, чтобы мы продвинулись на десять узлов. Но как ни бесполезна была эта идея, пришли матросы с топорами и унесли с собой дверь.

Когда ее унесли, пахнуло отвратительным запахом. Меня так и сбросило с койки. Я пошел искать капитана и наткнулся на него на мостике.

— Майер, — сказал он мне, — подлая старая лохань течет. Мы пропали!

— Копра! — ответил я. — Копра!

Он посмотрел на меня, как на помешанного.

— Жгите копру, о чем вы думаете? Жгите копру!

— Черт меня побери, — заревел он, — как же это штурман не подумал об этом? И как это мне самому не пришло в голову?

Он воззрился на меня с глупым недоумением.

— Майер, — спросил он, — но я никогда не видал, чтобы топили копрой. Как она горит?

— Как сальная свечка.

Он посмотрел на меня, словно я подарил ему тысячу долларов.

Капитан Беск был человек лет пятидесяти, но тут он побежал, как мальчишка.

«Пу-Анна» через два дня вошла на сингапурский рейд, извергая тяжелый черный дым из топок, набитых кокосовыми орехами. Китайские сампаны (маленькие лодки) собрались кругом судна, чтобы свезти нас на берег. Мы уселись в них. Но лодкам, рассчитывавшим на груз, пришлось отплыть ни с чем. Мы оставили морю сотню быков, тридцать девять хищных и диких зверей и трех палубных пассажиров, смытых в море, когда откололась часть борта.

Когда я появился в конторе Джона Андерсона, он так и вскочил, увидав меня.

— Майер! — воскликнул он. — Я думал, что вас и в живых нет! Мы получили сообщение, что «Пу-Анна» затонула.

— Она стоит на рейде, — сказал я, — но двенадцать клеток с дикими животными носятся по волнам Китайского моря.

Мне ужасно было сказать ему это. Я чувствовал себя так, будто я ограбил сиамское казначейство.