Как я искал Кадака - [3]

- Ты хочешь, чтобы я упомянул проблему Аврама перед открытым Талмудом, перед усопшим, перед лицом Господа и всеми нами? - жестко глянул на меня реб Иешая.

- Прошу прощения, - смутился я. - Не надо было об этом упоминать.

- Или, может, ты послал бы меня, вашего раввина? Или Мейера Кахаху?

- Все понял, - сказал я. - Я пойду. Хотя совершенно этому не рад, говорю вам честно и откровенно. Возможно, вы меня больше не увидите, возможно, я сдохну в поисках этого Кадака, но я пойду!

И я направился к выходу из иешивы.

- Судороги, - пробормотал я, проходя мимо сидевшего с невинным видом Ицхака. - Да чтоб он у тебя отсох и отвалился, как лист сухой!

Я вприпрыжку выкатился на улицу и отправился искать Кадака.

Последний раз я видел Кадака семнадцать лет назад. Он сидел в синагоге во время праздника Пурим и неожиданно выкатился в проход, сорвал с себя ярмулке, талес и тфилин - все одновременно, тремя руками, - швырнул на пол, заорал, что для него с иудаизмом покончено и он перешел в Церковь Отступников.

Больше никто из нас его не видел. По мне, так оно и к лучшему. Начать с того, что Кадака я, честно говоря, всегда недолюбливал. Он сопел.

Ну, это не больно-то авейра, думаете вы, и я делаю много шума из ничего? Так вот,, господин Похлопаю-КрылышкамиЧтобы-Меня-Заметили, я человек прямой, я все, что у меня на уме, выдаю в лоб - хочешь, чтобы вокруг да около ходили, поди к Авраму, он тебе покажет, как это делается. И я говорю, что выносить это постоянное сопение было совершенно невозможно. Сидишь ты в шуле, и посреди "Шма Исроэль", точно в самой середке "Слушай, Израиль, Бог наш Господь, Господь един!", слышишь такой рев, точно пеггаломер двухоботный в болоте трубит.

От одного звука хотелось вымыться.

Этот Кадак, ему же наплевать было. Ешь ты, спишь, гадишь, штап - ему все равно, он выдает трубы иерихонские, хлюпает носом, сопит так, что тебя наизнанку выворачивает.

А насчет поговорить с ним - и не думайте: как прикажете говорить с человеком, который на каждой запятой сопит?

И когда он перешел к Отступникам, конечно, случился скандал... на Зушшмуне не так чтобы много евреев... скандал делают из всего... но если честно, то я вам скажу: мы все вздохнули с облегчением. Избавиться от этого сопения уже было нахес, вроде как обсчитаться в свою пользу. Или получить семь в цену пяти.

Ну, так мне надо было идти и искать, прислушиваясь, не раздастся ли это жуткое сопение. Вот уж, простите за прямоту, без чего я бы обошелся.

Прокатился я через центр Гумица и направился к Святому Собору Церкви Отступников. Город выглядел преотвратно. Когда уезжали на Касрилевку, из него вывезли все, что не было к земле привинчено. И все, что было привинчено.

И винты. И немало той земли, к которой все это привинчивали. Одни ямы кругом. Зушшмун к тому времени уже не был такой милой планеткой. Больше он походил на старика с крепком. Или на пишера прыщавого. О такой мерзкой прогулке и говорить неохота.

Но часть их дурацкого фаркахда собора еще осталась. Что б ее не оставить: дорого, что ли, новый сделать? Бечевка. Эти тупицы построили святое место из бечевки, слюны и сушеного дерьма с улиц и самих себя, мне даже думать о таком богохульстве противно.

Я вкатился внутрь. От вони сдохнуть можно. У нас на Зушшмуне водился такой поганый маленький кольчатый червячок, которого все называют щипец пробойный, а мой дядя Беппо, псих-зоолог, - Lumbricus rubellus Venaticus. И не удивляйтесь, что я знаю такое иностранное - латинское, кстати - слово, я тоже в общем-то ученый, не такой дурак, как вы могли подумать, и ничего удивительного, что реб Иешая послал меня искать Кадака, такое не всякому еврею под силу. Я запомнил, потому что один щипец укусил меня за тухес,когда я купался, а такое не скоро забудешь. У этого червячка спереди и по бокам щипчики, и он лежит в засаде, поджидая сочный тухес. Только ты расслабишься в речке или решишь подремать на пикнике - хвать! - эта тварь вцепляется прямо в тухес. И висит там на своих трижды проклятых, чтоб всей их породе гореть в Геенне, щипчиках, и вспомнить тошно - сосет из тебя кровь прямо через тухес.

Снять ее нельзя, вся наша нынешняя медицина не может, хоть ты упердись от врачебных счетов. Единственное, что с ней может справиться, - если музыкант ударит над вашей тухес в литавры. Тогда эта тварь отпадает, вся раздутая от крови, а на тухес у вас останутся шрамы от клешней, которые и соложницам стыдно показать. И не спрашивайте меня, почему врачи для таких случаев не носят с собой литавры. Вы не поверите, какие у нас на Зушшмуне профсоюзные проблемы - это и к врачам, и к музыкантам относится, - так что, если вас щипец возьмет за тухес, лучше бегите не в больницу, а в концертный зал, иначе худо будет. А когда эта жуткая тварь отпадает, она - чмок! лопается, дрянь, которая из нее выплескивается, воняет до небес, и все двенадцать ваших глаз вылезают на лоб от запаха - фе! - крови и дерьма.

Вот так и воняло в этом Соборе Церкви Отступников миллионом раздавленных щипецов. Я чуть не упал от вони.

И зажал нос тремя руками, чтобы ни струйки не просочилось.