Как выжить в современной тюрьме. Книга вторая. Пять литров крови. По каплям - [10]

Шрифт
Интервал




4 августа. Жара. Страшный зуд. Клопы не дремлют.


Как бороться с ленью? Она накатывается, обволакивает, опутывает, тяжелит. Лень делает в твоем личном времени дырки, и оно сквозь них стремительно утекает.

— Ты себя считаешь виновным?

— Что говорить? Считаю! Но только на два года. Не больше.

Трудно поверить, но это факт: фамилия начальника Московского УФСИНа Злодеев. Фамилия его первого зама — Дуреев.



5 августа. Изнуряющая жара и духота продолжается. Вентилятор вертит грязный пропеллер и гоняет горячий воздух по всей камере. Образуются как бы волны нагретого воздуха. Это движение воздуха и шум вентилятора напоминают пляж. Тот же шум волны и горячий морской ветер, хотя до моря ой как далеко и в пространстве, и во времени.

Лицо его обладало такими свойствами, что придать ему более или менее приличный вид могла только густая черная борода, начинавшаяся от глаз, и огромные черные очки, закрывавшие места, которые не закрывала борода. Ничто другое исправить или сколько-нибудь улучшить это лицо не смогло бы, а он, похоже, об этом даже не догадывался. Счастливый человек.


Появилась местная мода на тату. Заехал один с изображением непонятного насекомого на лопатке. Картинка, вероятно, изображала паука, ползущего по паутине, или клопа, запутавшегося в рваных чулках. Этот шедевр так поразил воображение некоторых обитателей камеры, что они тут же принялись набивать себе такой же рисунок. Беда состояла в том, что местный художник был далеко не Сальвадор Дали, перерисовал насекомое с лопатки вновь прибывшего на бумагу, как смог, и то, что получилось на бумаге, страшно видоизменяя, переносил на человеческую кожу. Первоначальное изображение насекомого после этих манипуляций изменялось до неузнаваемости. И если оригинал на лопатке еще с большой натяжкой можно было принять за паука, то нечто, которое оказывалось на спинах страждущих, уже ничего, кроме ожиревшего клопа, не напоминало.


Его левая рука была иссечена десятками шрамов. Шрамы накладывались друг на друга, и посчитать их реальное количество не представлялось возможным. «Вскрываться» стало у этого человека нормой. Чуть что, он хватал «мойку» и полосовал себе руку. Следующим номером нашей программы — суицид.



Меня не покидает острое желание написать письмо отцу. Обидно, что при его жизни нам так и не удалось поговорить серьезно. Я имею в виду глубокий мужской разговор. Бесед было много, но все они были какие-то поверхностные.

10 августа. Илья ушел на этап. Ну и типком оказался этот человек. Теперь понятно, что имел в виду Ваха, когда сказал мне, что он крайне наглый человек.

— У меня полностью вырезали селезенку.

— Я не успел затариться сигаретами на этап (это при наличии пяти блоков).

— Ужасный приступ чего-то внутри, не то желудок не то селезенка.

— Вообще не спал (это проспав без остановки девять часов).

— Самое большое время, что я не спал, четырнадцать дней.

— А после?

— После неделю уснуть не мог.

— Сорок дней голодал.


Так случилось, что свой сорокалетний юбилей я встретил на централе «Матросская тишина». Что это? Судьба или случай? Ладно бы рисковал, грабил или воровал, а тут на тебе, за здорово живешь.


13 августа.

— А что Вова, подельник твой, вичевой?

— Да, да, я знаю. Моя девчонка помогала ему на воле собирать вещевую передачу.


Инфантилизм человека открывался постепенно, изо дня в день, из часа в час. За ним виднелся реликтовый эгоизм и просто очень распространенное отсутствие ума. Можно сказать, откровенная глупость. Сначала это воспринималось как нечто, что требует оценки и настороженности, затем возникла мысль, что он прикидывается или, возможно, даже шутит. Бывают же странные шутники? А потом стало понятно, что он действительно такой, от природы. И сразу после со всех сторон понеслась лавина шуток и издевок, которая накрыла его с головой. На Руси над дураками принято потешаться.


Глупость есть предисловие к любому, или почти любому, глупому событию. Глупость всеобъемлюща. Он разлита в пространстве в немыслимых количествах и пронизывает буквально все. Почему преступник, по убеждению совершающий преступление, попадается? Да потому что против него работает целый государственный аппарат, призванный именно ловить преступника. Поймав его, государство начинает трубить об этом во все концы, дабы другим было неповадно.

Эти государственные трубы есть профилактика преступления, считает власть. И жестоко ошибается, но это другая тема. Информация о том, кого не поймали, всегда остается в тени. Такой эпизод — это укор, такое событие несет в себе скрытую заразу. Заразу распространения, желания последовать примеру. Сколько таких примеров? Вероятно, в сравнении с остальными мало, поскольку уйти от возмездия, получив большие деньги незаконным путем, крайне сложно. Для этого нужен не только ум, для этого талант нужен, как, впрочем, в любом другом деле. Для этого одного желания недостаточно.

Все преступники, как и следователи, стремятся к упрощенным схемам, к известным решениям. Это позволяет вторым ловить первых, а первым — быть пойманными. Людей губят шаблоны. Огромное влияние на преступников оказывает кинематограф, в особенности американский. Там все это происходит очень эффектно: маски, автоматы, погони, драки… За этими эффектами скрыты подробности, точнее, их полное отсутствие. Да и откуда в кино взяться подробностям? Что, сценарист или режиссер знает, как это делается? Потом «у них» — это совсем не так, как «у нас». Наши, не обладающие особой фантазией, как правило, стремятся к быстрому результату, мгновенному обогащению, плохо представляя себе не только пути отхода, возможные пути развития ситуации, но и сумму, которая им теоретически нужна. Что прямо приводит к тому месту, где их уже ждут милиционеры. Любое, даже мало-мальское отклонение от шаблона ввергает наших милиционеров в замешательство, и дело хоронят под грудой других, быстрее раскрываемых дел. Почему почти не вскрываются преступления в банковской сфере? Да потому что узок круг специалистов и очень редко такая информация выходит наружу. Практически невозможно найти среди милиционеров банковского специалиста высокого уровня. Как он там окажется? Кто пойдет работать в милицию на зарплату в четыре копейки? Только если его посадят на крючок сами менты. Такая же история среди торговцев антиквариатом. То же происходит и в других тонких областях, где требуются специальные знания, которыми милиционеры не обладают.


Еще от автора Станислав Юрьевич Симонов
Как выжить в современной тюрьме

Книга представляет собой руководство по выживанию в современной тюрьме. По существу, это азбука «первохода». В книге можно найти большое количество оригинальных иллюстраций и юридических ссылок. Произведение написано на основе уникального опыта и содержит закрытую информацию, которая не оставит равнодушным даже скептически настроенного читателя. Высокую профессиональную оценку книге дал бывший зам. начальника Бутырского централа, подполковник внутренней службы доктор Кратов Д.Б.


Рекомендуем почитать
Линии Маннергейма. Письма и документы, тайны и открытия

Густав Маннергейм – одна из самых сложных и драматических фигур в политике XX века: отпрыск обедневшего шведского рода, гвардеец, прожигавший жизнь в Петербурге, путешественник-разведчик, проникший в таинственные районы Азии, боевой генерал, сражавшийся с японцами и немцами, лидер Белого движения в Финляндии, жестоко подавивший красных финнов, полководец, противостоявший мощи Красной армии, вступивший в союз с Гитлером, но отказавшийся штурмовать Ленинград… Биография, составленная на огромном архивном материале, открывает нового Маннергейма.


В советском плену. Свидетельства заключенного, обвиненного в шпионаже. 1939–1945

Райнер Роме не был солдатом вермахта, и все же Вторая мировая война предъявила ему свой счет: в 1945 г. в Маньчжурии он был арестован советской разведслужбой по подозрению в шпионаже против СССР. После нескольких месяцев тюрьмы Роме оказывается среди тех, кто впрямую причастен к преступлениям фашистской Германии – в лагере для немецких военнопленных. В своих воспоминаниях Роме описывает лагерное существование арестантов: тяжелый труд, лишения, тоску по родине, но эти подробности вряд ли поразят отечественного читателя, которому отлично известно, в каких условиях содержались узники немецких лагерей смерти. В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.


Мои годы в Царьграде. 1919−1920−1921: Дневник художника

Впервые на русском публикуется дневник художника-авангардиста Алексея Грищенко (1883–1977), посвящённый жизни Константинополя, его архитектуре и византийскому прошлому, встречам с русскими эмигрантами и турецкими художниками. Книга содержит подробные комментарии и более 100 иллюстраций.


Он ведёт меня

Эта книга является второй частью воспоминаний отца иезуита Уолтера Дж. Чишека о своем опыте в России во время Советского Союза. Через него автор ведет читателя в глубокое размышление о христианской жизни. Его переживания и страдания в очень сложных обстоятельствах, помогут читателю углубить свою веру.


Джованна I. Пути провидения

Повествование описывает жизнь Джованны I, которая в течение полувека поддерживала благосостояние и стабильность королевства Неаполя. Сие повествование является продуктом скрупулезного исследования документов, заметок, писем 13-15 веков, гарантирующих подлинность исторических событий и описываемых в них мельчайших подробностей, дабы имя мудрой королевы Неаполя вошло в историю так, как оно того и заслуживает. Книга является историко-приключенческим романом, но кроме описания захватывающих событий, присущих этому жанру, можно найти элементы философии, детектива, мистики, приправленные тонким юмором автора, оживляющим историческую аккуратность и расширяющим круг потенциальных читателей. В формате PDF A4 сохранен издательский макет.


Прибалтийский излом (1918–1919). Август Винниг у колыбели эстонской и латышской государственности

Впервые выходящие на русском языке воспоминания Августа Виннига повествуют о событиях в Прибалтике на исходе Первой мировой войны. Автор внес немалый личный вклад в появление на карте мира Эстонии и Латвии, хотя и руководствовался при этом интересами Германии. Его книга позволяет составить представление о событиях, положенных в основу эстонских и латышских национальных мифов, пестуемых уже столетие. Рассчитана как на специалистов, так и на широкий круг интересующихся историей постимперских пространств.