Как воспитать ниндзю - [98]

И тут взорвался расстрелянный с двух сторон своими предыдущий корабль.

В панике они начали лупить друг друга, как попало.

И тут я с ужасом заметила, как кто-то засек в свете вспышек пушек голову уплывавшей прочь от крайнего корабля Мари. И сделал выводы. По Мари. Раздался дикий вой людей – они все поняли.

Они прекратили стрелять в друг друга и стали стрелять по ней. Правда, она тут же глубоко нырнула, но раздались дикие страшные крики – лови его, – и по месту, где Мари нырнула, стали шмагать картечью из пушек.

Сердце мое захолодело. Это был кошмар и конец.

Несомые течением корабли сбились в одну кучу вокруг дрейфовавшей до сих пор связки трех абордажных кораблей вокруг адмиральского, но они не обращали на это внимание и только стреляли все вместе в сторону, где они видели голову. Мари было не выжить столько времени без воздуха – застывшим сердцем поняла я.

И никакой надежды не было.

Я отчаянно взмолилась Богу. Я не могла видеть, как гибнет на моих глазах сестра; я плакала. Видеть, как точно так же, как другие, гибнет на глазах уже близкий человек, было невыносимо.

И тут рвануло так, что все исчезло... От чудовищного грохота я потеряла сознание... Это рванула связка кораблей, прикрученных абордажными крюками к заряженному отцом флагману, – поняла я в долю секунды, в крошечный миг, возликовав перед тем, как отключиться, – ведь прошло не больше трех минут с тех пор, как мы покинули корабль. Ведь я приказала отцу его взорвать с оттяжкой. Наверное, отец что-то намудрил, и бочка взорвалась позже, но это был ВЗРЫВ! Такой взрыв порохового погреба! Который потянул по детонации за собой все остальные корабли, сбившиеся вплотную вокруг него...

И все исчезло в чудовищной вспышке пламени...

Глава 28.

Очнулась я лежа на берегу.

- Лежи, лежи, – сказал китаец. – Это же надо быть такой утонченной и чувствительной, что потерять сознание просто от одного только грохота!

- Мари жива? – хрипло спросила я.

- Тихо! – пригрозил тихо индеец. – Мари лежит рядом!

Я с грустью посмотрела на сестру. Я ее так любила живой.

- Ну, чего на меня смотришь! – неожиданно громко огрызнулась Мари. – Ну, долбануло меня ударной волной под водой так, что до сих пор уши как вареники, ни черта не слышу?! Но это не повод так жалостливо глядеть, будто я калека!

Завизжав от радости, я навалилась на Мари.

- Тихо вы! – заткнул нам рты китаец. – Мари контужена под водой и плохо слышит до сих пор, мама лежит там, рядом, но только дышит, отец сидит и смотрит тупо на воду, индеец ушел в дозор, нас ищут. Но, слава Великому Духу, все живы.

- Если это живы, то я водяной! – огрызнулась Мари, прочитав по его губам, что он сказал. Она была вся перевязана бинтами с ног до головы. И не могла двигаться.

Тут появился шатающийся индеец. На нем тоже было бинтов, как на манекене.

- Два корабля перекрыли реку... Это те, что уцелели при взрыве, хоть их и потрепало и запалило, и это дало мне время вас спасти... Они зажгли камыш, и уцелевший корабль идет снизу вверх, за ветром, расстреливая картечью прибрежные заросли, а по берегу прочесывают уцелевшие и озверевшие до безумия солдаты и матросы. Они идут вкупе с артиллерийской командой, оставленной раньше в засаде, убивая всех, кто попадается. Они стреляют картечью, даже если там кричат, что там свои... Очевидно, кто-то рассказал об “адмирале”... Мы не сможем уйти со столькими раненными, тут негде спрятаться.

Там не прорваться на лодке внизу, они жгут костры.

Все замолчали.

- Ну что ж, значит, дорого продадим свою жизнь... – нелепо ожил отец. Я увидела, что у него обвисла рука. – Вы, девочки, индеец и китаец уходите, мы их здорово задержим... Может, прорветесь... Я мать не оставлю...

Было слышно, как приближаются загонщики, огонь и корабль, ухающий непрерывно картечью... Единственный уцелевший капитан страшно ругался и приказывал расстреливать все и вся, даже своих, и был слышен его беспощадный голос. Максимум через тридцать секунд они будут здесь, а мы тут двинуться не сможем.

Все уже начали прощаться и заряжать ружья.

И тут я поняла, насколько я люблю сестру. И мать, и отца. Сердце разрывалось от боли, что я не смогла их защитить.

Было так печально. И жаль было, что я это никогда не говорила открыто.

- Я люблю вас, мои родные... – тихо прошептала я. – Господи, спаси их!

И тут я увидела нашу многострадальную лодку. И этот чертов пролив между островами рядом.

- А ну живо переворачивайте лодку! – скомандовала тихо я. – Быстро! И в воду!

Они ошеломленно замолчали, не понимая, и думая, что я чокнулась.

- Используем ее как ведро в море, когда с перевернутым ведром можно долго пробыть под водой, под перевернутой лодкой останется запас воздуха, и мы утопим ее в воде... – быстро проговорила я. – Шевелитесь, у нас от силы тридцать секунд... Отец, будешь держать мать над водой.

Индеец, который в детстве не раз сам проделывал такие штуки, быстро сообразил, что к чему.

- В это озерцо-заливчик, оно глубокое, – скомандовала я и сползла к воде.

Перевернутую лодку быстро сдвинули, и, покидав быстро оружие в воду, вошли в воду, неся над собой слишком тяжелую пирогу, как гроб. А потом потянули на себя вниз, войдя с головой в глубину... Но, если б не индеец, который мгновенно сообразил и помог привязать мне к веревке два тяжеленных камня, перекинув веревку через лодку, мы бы погибли, ибо вода вытолкнула бы нас и нашу лодку наружу... А так, тяжелая лодка ушла в глубину. Мы держали лодку, зацепившись за водоросли и корни на глубине ногами и веревками, крепко держа руками за седушки и моля Бога о том, чтоб лодка была сделана на славу.