Как воспитать ниндзю - [20]

Отодвинув меня, японец в упор мрачно зачем-то смотрел на графа.

- Я хотела спасти дело, ведь без него и моей головы все их заслуги ничего не стоят, – вдруг совсем по-детски внезапно неутешно заплакала я, – а пришлось поступиться честью! – Я ведь хотела после этого совершить харакири, если б не знала, что для них, доверившихся мне людей, это было бы... – покаянно чуть не выкрикнула я, – было бы... совсем хуже... Я ведь подумала, что ты пришел спасти меня, когда я тебя увидела... – я зашлась глупым детским ревом, отчаянным и безнадежным, покаянно даже не поднимая головы. – Я так боял-л-лась!

Отец твердо обошел японца и ласково прижал меня к себе.

- Успокойся, он больше не будет! – тихо сказал граф.

- Ты не должен его убивать! – тихо и отчаянно сказала я. – Ты меня потом на всю жизнь возненавидишь, если убьешь своего сына... И у него есть жена и дочь...

- Не буду! – твердо пообещал отец.

- Лучше послать японца, – тихо шмыгнула я.

Он хихикнул.

- Он больше не будет, – ласково сказал он, – и к тому же вернет больше половины, вряд ли он успел ее потратить так быстро... Это тебя хоть немного спасет?

- Не знаю! – по-детски растеряно сказала я, уже ничего не понимала и ни на что ни надеялась. – Ведь дело не в деньгах, а в том, что он разрушил дело, а восстановить скульптуру или человека это не значит вернуть выломанную часть обратно... – рыдая у него на груди, тихо прошептала я неуверенно. – Но я попытаюсь...

- Если б ты сказала мне раньше, он бы не представлял из себя проблемы... – укоризненно сказал японец.

- Он не будет больше представлять проблемы! – жестко сказал отец, сурово глядя на него. – Это была ошибка...

- Я так и не смогла его найти, – тихо сказала я.

Так я нашла отца.

- Я так хотела показать тебе, что я достигла, – еле слышно прошептала я, – а получилось... получилось... что я плохая...

Он о чем-то жестко переговорил с адвокатом, поругался с японцем, а потом отбыл в город и вернулся с половиной денег.

С помощью японца, отца и адвокатов это помогло нам выстоять. Хотя потребовало чудовищного напряжения. Отец обнаружил редкую серьезность и деловитость. Моя беда выявила в нем редкую до этого жилку ответственного и сурового человека. Он потом стал даже слишком бережливым и меркантильным.

И хоть это не могло помочь частично избежать катастрофы, но отец помог еще раз. Японец поговорил с ним по душам, а потом они что-то решили и ударили по рукам. И съездили в город, на праздник, который устраивала королевская пара. И на который была приглашена вся лучшая знать, что собиралась на карточные игры. Я не знаю, как туда отец провел японца, известного тем, что, перекинув колоду из рук в руки, он, со своей чудовищной наблюдательностью уже просто по незаметным отличиям рубашек отличал все карты; и, к тому же, со своей убийственной ловкостью рук и мгновенностью движений и дьявольским умом так тасовал карты, что выдавал именно те, которые должны были быть по комбинации, продуманной им до последнего хода и последней карты в голове с учетом характеров партнеров. Вряд ли дураки подозревали, что у него уже рассчитан и предположен каждый их ход. Наверное, отец провел японца, переодев его женщиной, выдав за одну из знакомых. Что для японского маленького тонкого лица без растительности было раз плюнуть. Также мне не рассказали, чем они занимались там за карточным столом, чтоб не подавать ребенку дурной пример, но отец собрал всех кредиторов в одну игру и взял банк. Сколько раз он садился с японцем за стол, я не знала, но он тихо наказал всех своих кредиторов так, что те чуть не плакали. Хотя, надо отдать ему должное, он взял от них только суммы процентов с расписок, взяв лишнее только с тех богатых людей, которые, обладая большими состояниями, все же подставили его дочь, ставя ее угрозами в критическое положение. На громадном балу в две тысячи человек они втянули в игру по очереди всех “заимщиков”...

Вернулись они с японцем усталые, но полностью покрыли мою недостачу в моем “головном банке” и долг был погашен. Хотя совесть моя осталась раненной, и я стала просто безумной в своей честности, стараясь искупить хоть немного свой тайный страшный грех и часто плача. Но мы сумели с этими деньгами не только устоять, но и даже обрели некую прибыль, ибо, спасаясь, я пошла на некоторые авантюры и они не выгорели.

Слезы мои были вытерты.

Когда мы победили вместе, я уже снова была без ума от отца, его искрометного юмора и ужасающего обаяния. К тому же он забрал меня с собой в очередную дипломатическую поездку, боясь, что кто-нибудь из слуг выдаст кто он. Но я в то время ничего не слышала и не хотела слушать – я слишком была счастлива, обретя отца. Правда, какие-то слухи потом дошли до меня через партнеров, что кто-то собрал все данные о выигрышах в тот день и связал с расписками и графом, ибо некоторым не понравилось, что он так “удачно” взял банк в разных комнатах сто сорок раз за вечер... Раздались даже несмелые слухи, даже не слухи, а так, это глупо конечно, что он не чист на руку... Но в тот вечер за ним следили с особой тщательностью, и знатоки скрипя зубами проглотили, что он играл честно... Тем более, что он в каждой партии брал то одну, то другую даму “в помощники”, открывая ей карты, и даже прося ее сыграть... И они потом клялись, что он играл абсолютно честно... И, сжав сердце, люди признали, что у него редкая удачная рука.