Как управлять сверхдержавой - [6]

Главное в брежневских мемуарах – это война. Словосочетание «Малая Земля» в те годы в СССР было известно каждому ребенку. Любопытно, что знаменитая одноименная песня Пахмутовой и Добронравова («Малая Земля – священная земля, бой во имя всей земли…») появилась еще в 1974-м году, за несколько лет до знаменитой книги. Конечно, и тогда всем было известно, что Брежнев воевал на Малой Земле, но в песне нет даже намека на деятельность легендарного политрука. А в 44-страничной книжке «Малая Земля» нашлись впечатляющие эпизоды – типичные фронтовые рассказы, получившие неплохую литературную обработку:

«Прожекторы уже нащупали нас, вцепились намертво, и из района Широкой балки западнее Мысхако начала бить артиллерия. Били неточно, но от взрывов бот бросало из стороны в сторону. Грохот не утихал, а снаряды вокруг неожиданно перестали рваться. Должно быть, наши пушки ударили по батареям противника. И в этом шуме я услышал злой окрик:

– Ты что, оглох? Руку давай!

Это кричал на меня, протягивая руку, как потом выяснилось, старшина второй статьи Зимода. Не видел он в воде погон, да и не важно это было в такой момент. Десантные мотоботы, как известно, имеют малую осадку и низко сидят над водой. Ухватившись за брус, я рванулся наверх, и сильные руки подхватили меня».

Что-то здесь, быть может, романтизировано, но главное, что Брежнев действительно там сражался и находился на волосок от гибели. Тон был выдержан верно.

Но долго сохранять сдержанность система пропаганды не смогла. Начались перекосы. Литературная критика признала добротные брошюры Брежнева новой вершиной русской литературы. Они вошли в школьную программу. А потом вся страна увидела пышную церемонию со вручением дорогому Леониду Ильичу членского билета Союза писателей СССР. И, как апофеоз – Ленинская премия по литературе в апреле 1980-го. Кампания, превзошедшая границы здравого смысла, порождала всё более едкие остроты. «Вы слыхали, книга Леонида Ильича вышла в Италии! На обложке так и написано, крупными буквами: «Леонардо. Ренессанс». Так что же, Брежнев действительно, как в анекдоте, так и не прочитал свои эпохальные «Воспоминания»? Это все-таки преувеличение. Почти все опорные факты, случаи, конфликты, о которых рассказано в «Возрождении», «Жизни по заводскому гудку» и прочих «нетленках» известны по его официозным автобиографическим справкам. Кроме того, он действительно умел «травить байки», в том числе и о делах минувших дней.

И кураторы, и авторы старались вжиться в образ Брежнева – и писать именно от его лица. И в мемуарах проступает кредо генсека, которое невозможно спутать, например, со сталинским или хрущевским. По эмоции, по духу. Забота о людях, «бережное отношение к кадрам» – коронный принцип генсека, перекликавшееся с его фамилией. Вот директор металлургического комбината Николай Тихонов (он на всю жизнь останется соратником Брежнева и в 1980-м станет Председателем Совета министров СССР) «открыл стационар для заболевших рабочих, организовал хорошую орсовскую столовую, начал восстанавливать разбитую фашистами дорогу, клуб завода отремонтировал одним из первых в области». Брежнев как секретарь Днепропетровского обкома поддерживал Тихонова в столь гуманных начинаниях. Но и он не был всесильным. Тихонов израсходовал на ремонт клуба больше положенного – по-видимому, с ведома Брежнева. Им обоим пришлось поволноваться. «Тут прибыл к нам Тевосян, мы ехали втроем, и Иван Федорович отчитывал директора: – Ты кто, Рокфеллер? Для этого тебе деньги дали?

Между тем машина остановилась, мы вышли – перед нами было просторное, чистое, красивое здание клуба.

– Да-а, – сказал я как бы в поддержку министра. – Такую «дачку» построил лично для себя!

Тевосян хмыкнул, мы поехали дальше, свернули на новую дорогу, и тут он снова возмутился.

– Что с тобой делать? – повернулся к директору. – Мне уже из Минфина звонили, знают об этой дороге.

– И обком знает, – сказал я. – Без нее не было бы ночной смены. Он ведь не для себя, Иван Федорович, не в свой личный карман. Хотите, мы эту дорогу закончим как народную стройку?

Так потом и сделали, а грозу от хорошего директора отвели. И это стало известно в области, такие вещи быстро разносятся и, конечно, идут на пользу, отзываются в других местах». Здесь очень мягко Брежнев дает понять, что его управленческие методы разительно отличаются от сталинских. И «пробивал» он свою человеколюбивую установку даже в жестокие годы послевоенной разрухи.

Так написать от имени Иосифа Сталина, Никиты Хрущева или Михаила Горбачева не смогли бы. Просто ничего бы не вышло.

О личных заслугах Леонида Ильича авторы его воспоминаний писали осторожно. Зато им удавалось высветить типично брежневский добродушный демократизм: «Не так давно по Центральному телевидению выступал старый экскаваторщик с «Запорожстали» и рассказал о таком эпизоде. Его жена потеряла все продуктовые карточки. Четыре человека почти на месяц остались без хлеба. И вот, рассказывает рабочий, он пошел на прием к первому секретарю обкома, и тот распорядился помочь. Сам я давно забыл этот случай. А вот человек помнит. Для него тогда это было жизненно важно». Что это – правда или очередной миф? Даже по телевизионным выступлениям было видно, что Леонид Ильич человек сентиментальный, с «простыми людьми» – сердобольный, что не мешало ему без слезливых рефлексий пережёвывать политических конкурентов. Так оно, собственно, и было – ведь Брежнев единственный из наших руководителей, который плакал навзрыд на похоронах товарищей – и все телезрители это видели.