Как ты прекрасна! - [13]

В действительности он вовсе не собирался отменять полет, а намеревался лишь поцеловать ее, чтобы закрепить испытанное ею потрясение. Когда вернется домой, пусть считает, что еще легко отделалась.

Но, посмотрев ей в лицо, понял, что необходимо сжалиться и сказать правду. Девушка выглядела смертельно напуганной и ошеломленной, судорожно натягивая на себя плед. Тело ее сотрясала дрожь, а глаза казались огромными и совсем темными от переживаний.

— Послушай… — начал Даниел и замолк, услышав телефонную трель в своей спальне. — Оставайся на месте, — приказал он ей, снова обматывая полотенце вокруг бедер.

Когда он вышел из гостевой комнаты, Гвендолин едва поверила своему счастью. Если бы не звонок, еще несколько секунд, и…

Она дрожала с головы до ног, снова и снова переживая кошмарный момент, когда полотенце соскользнуло и она увидела… Гвендолин с трудом сглотнула. Так нет же, словно одного зрелища было недостаточно, он еще взял ее руку и положил на свое тело… на ту его часть, которая… которая…

Она прислушалась к приглушенному голосу незнакомца в соседней комнате. Ее одежда лежала на стуле возле окна, и внезапно Гвендолин поняла, что у нее есть шанс спастись бегством.

Она выбралась из кровати и с лихорадочной быстротой принялась одеваться. Сердце бешено колотилось, и она испуганно застывала каждый раз, когда замолкал голос за дверью. Но затем разговор возобновлялся. И вот наконец она оделась и бросилась вон из комнаты.

Несколько бесценных секунд пришлось потратить на то, чтобы разыскать входную дверь. Когда та была найдена, еще несколько мгновений ушло на ознакомление со сложным, незнакомым замком.

В конце концов Гвендолин осторожно закрыла за собой дверь и оказалась в большом холле, куда выходило еще несколько дверей. Прямо перед ней виднелся лифт, а чуть в стороне — лестница. Она выбрала лестницу, с облегчением поняв, что спускаться предстоит всего только со второго этажа. Консьерж проводил девушку недоуменным взглядом, когда она вихрем промчалась мимо него и выскочила на улицу.

Стояло ясное, прохладное утро. Гвендолин определила, что находится в пригороде, через который когда-то проезжала.

К счастью, в сумочке было немного денег, а неподалеку она заметила остановку автобуса. Вскоре показался и сам автобус. Не обращая внимания на возмущенные крики мотоциклиста, Гвендолин перебежала дорогу прямо перед его носом и вскочила в автобус как раз в ту минуту, когда двери уже закрывались. Это очень опасно так вести себя, сказал ей кондуктор, когда она платила за проезд.

Услышав подобные слова, Гвендолин засмеялась истерическим смехом, и кондуктор сначала нахмурился, а потом пожал плечами. Подростки — разве их сейчас поймешь? И наркотиками балуются, и вообще невесть чем занимаются…

Следующие три дня были еще ужаснее из-за насмешек Юджина, который приставал к ней с расспросами о том, что произошло в тот вечер, когда она исчезла вместе с Большим Хартом. Так он назвал человека, о котором до сего момента ей не было известно ничего, даже имени, но она и не желала знать большего.

Гвендолин стоически сносила насмешки. Но когда Юджин прицепился к ней в коридоре и потребовал рассказать все без утайки, а потом, не дождавшись ответа, пренебрежительно заявил, что ей никогда не заинтересовать такого мужчину, как Хартли, не выдержала и послала его куда подальше.

Самое удивительное, что, едва увидев Юджина на следующее после банкета утро, она испытала к нему такое отвращение, что поразилась, как только могла считать его привлекательным. Не говоря уже о том, чтобы потерять от него голову и вытворять всякие глупости.

Мысль о вызывающем и совершенно идиотском поведении во время банкета была ей невыносима. А каждый раз, когда она вспоминала, как проснулась в кровати этого самого Харта, как он прикасался к ней, целовал ее, как заставил дотронуться до него, как дал понять, что в ту ночь они занимались любовью, на нее накатывала дурнота.

Кроме того, Гвендолин нервничала еще по одной причине: физиологический ритм ее организма, всегда такой упорядоченный, очевидно, из-за пережитого ею стресса сбился, и в течение нескольких томительно-долгих, полных мучительного ужаса дней она боялась, что забеременела.

Поняв, что в этом отношении ей беспокоиться не о чем, она поклялась, что уже никогда не станет вести себя столь необдуманно, ни за что на свете не будет пытаться изменить свою внешность, притворяться, что она не она, а кто-то еще.

Но вслед за этой мыслью пришла другая, горькая: именно этим ей и придется заниматься всю свою жизнь, ведь теперь она уже не та невинная девушка, какой была. И не может по-прежнему уважать себя, верить и доверять своим чувствам. Теперь я падшая женщина, тоскливо размышляла Гвендолин, и заслуживаю того, чтобы любой порядочный мужчина относился ко мне с пренебрежением. После всего, что я натворила, неудивительно, если Юджин и ему подобные будут полагать, что секс для меня — ничего не значащее, обыденное занятие.

Да, если мужчины станут отныне относиться к ней без всякого уважения, считая ее доступной, винить в этом она должна только себя.

Гвендолин с ужасающей отчетливостью поняла, до чего довело ее импульсивное поведение. А если Юджин услышит из уст Харта подтверждение своим предположениям, что ей тогда делать?