Как стать фантастом - [3]

Разумеется, должность полковника Булычева и подробности жизни в Елизаветинском институте мама вспомнила только в конце 50-х годов. Весной 1918 года здание института потребовалось революционному учреждению, и кто-то сообразил погрузить всех девочек и мальчиков в теплушки и отправить их на юг, на Кавказ. Поехали все, у кого не было родителей или чьи родители на это согласились. То есть почти все воспитанницы и кадеты. До Кавказа не доехали. Их всех по дороге перебили. Чьих рук это дело — мама не знала.

Маму взяла домой ее мачеха, и они бедствовали вдвоем. В двадцатом мачеха умерла, и мама, перейдя в вечернюю школу, пошла работать на фабрику. Она зарабатывала стаж и классовую сущность. А в свободное время со своими друзьями, в будущем знаменитыми нашими теннисистами, мама выступала спаррингпартнершей на кортах. Она меня уверяла, что хватало не только на хлеб, но и на пирожные. Наступил нэп.

И вот в 1922 году встретились таганрогский слесарь и станочница с фабрики Хаммера. А в 1925 году Всеволод и Маруся поженились.

Мама оставила фабрику, пошла в автодорожный институт и работала одновременно шофером. Папа заканчивал университет и начал работать адвокатом.

Мама окончила автодорожный, а папа как молодой партиец с безупречным сиротским прошлым стал председателем Ленинградской коллегии адвокатов. Ему было тогда 22 года.

Как стать Фантастом Остальные многочисленные адвокаты в нэповском Ленинграде принадлежали к царскому прошлому — народ это был тертый, немолодой, но с амбициями. И сомнительный пролетарий в лице моего папы им не очень нравился.

Вот и роман.

Не фантастический, но социальный и, может быть, исторический. Другими словами, я родился в семье лжецов. Разоблачение было не за горами.

Но пока что моя мать, получившая диплом инженера-механика, решила сделать карьеру и откликнулась на призыв партии укрепить молодыми образованными пролетариями и пролетарками высшие кадры Красной Армии. Она легко поступила в Военную Академию Химической защиты имени товарища Ворошилова и окончила ее весной 1933 года, получив звание военного инженера III ранга.

За годы учебы в академии маму не разоблачили, и она была распределена комендантом Шлиссельбургской крепости.

А вот теперь вы должны согласиться со мной, что наличие мамы коменданта Шлиссельбургской крепости — важный шаг на пути в фантасты.

Как ни горько, но придется признаться в том, что ни Веры Фигнер, ни Морозова, ни жертв большевистского террора в Шлиссельбурге тогда не было, так как он был складом боеприпасов, а моя мама — военным химиком.

Все документы и большинство фотографий тех лет мама уничтожила. Дело в том, что ни один из ее преподавателей, командиров или просто старших товарищей не остался в живых. Их подписи хранить дома было опасно. А где был папа?

А папа в то время покинул Ленинград. Вот почему: в конце двадцатых годов адвокатские зубры, находясь в постоянном конфликте с партийным председателем, стали активно копать под него и искать компромат. С их связями и умениями они в конце концов раскопали дедушку — так называемого Николая II.

А раскопав, соорудили замечательное партийное дело. И моего папу выгнали с работы со строгачом "За сокрытие белогвардейского прошлого отца".

Здорово придумано? Ведь не скушаешь председателя, сообщив, что его папа — император Всероссийский. А тут все на своих местах. Благо любой русский император — обязательно белогвардеец.

Папу вышибли с работы, и он счел за лучшее сбежать в провинцию.

В Саратове трудился в прокуратуре папин соученик по университету. Он пригрел павшего партийного ангела и сделал его письмоводителем.

И что же происходит?

Папа начинает вторую карьеру.

Дело в том, что вокруг летели головы. Шла коллективизация, индустриализация и чистки. А папа — выпускник университета и свой парень.

Кому-то надо работать?

К 1932 году папа стал прокурором города Саратова, а в следующем году главным прокурором Средневолжского края. Ему двадцать семь лет. Но он партиец и пролетарий.

В 1933 году началось очередное истребление партийцев и пролетариев в изголодавшемся Поволжье.

Папе какая-то птичка шепнула, что его утром возьмут. Он не стал возвращаться домой, а сел на проходящий поезд и оказался в Москве. Не знаю, где он жил, но знаю, что к нему для обогрева приезжала комендант Шлиссельбургской крепости Мария Булычева. Я был зачат зимой, а осенью 1934 года родился на свет. К тому времени мама ушла в запас, потому что двери в Шлиссельбурге узкие, не для ее живота. Папа устроился юрисконсультом в артель и начал очередную партийную карьеру. Благо ему и тридцати еще не было.

Случайности и закономерности, намеревавшиеся покончить с моими родителями, накапливались с таким упорством, что щель вероятности, сквозь которую я смог пролезть в октябре 1934 года, сошла практически на нет. Впрочем, мама с папой об этом не очень задумывались.

У нас была комната на Чистых прудах, в Банковском переулке. В нее меня привезли из роддома им. Грауэрмана.

В то время все достойные граждане Москвы рождались в роддоме имени Грауэрмана на Арбатской площади.

Еще недавно сквозь узкие окна третьего этажа роженицы выкликали добрые слова своим мужьям, стоявшим на широком тротуаре. Сейчас в роддоме сидит финансовая структура. И никто уже там не родится.