Как - [9]

Дойдя до ворот, он ставит ногу на одну из перекладин и грузно переваливается на другую сторону. Ему нужно только проверить кое-что. Он просто проверит. Это займет меньше минуты. Он отпирает контору и входит, оставив дверь за собой открытой. На автоответчике никаких сообщений. Он какое-то время топчется на месте. Потом снова запирает дверь, направляется к каравану. Смотрит на часы. Подходит — быстрым, деловитым шагом, дважды стучит в дверь, стоит и ждет.

Наконец он находит ее в прачечном корпусе — она выгружает белье из стиральной машины в бельевую корзину. Она стоит к нему спиной, склонившись перед машиной, потом нагибается, чтобы поднять корзину с влажным бельем.

Давай я отнесу, предлагает он, не поднимай такую тяжесть.

Ой! — говорит она, ты меня напугал. Нет, я лучше сама…

Но Энгус уже взял у нее груз и несет его из одного конца комнаты в другой, от стиральных машин к сушилкам.

Эми улыбается. Спасибо, благодарит она.

Энгус стоит, переминаясь с ноги на ногу. Ерунда, отмахивается он, и проходит совсем близко к ней, направляясь к двери. У тебя все в порядке? — спрашивает он.

Да, все отлично. Спасибо, отвечает Эми.

Ты не стесняйся, продолжает Энгус. В любое время. Если что-то понадобится, сразу говори, ладно?

Хорошо, спасибо. Эми отворачивается и бросает мелочь в машину. Уходя, Энгус слышит, как монеты проваливаются в прорезь.

У ворот он снова хватается за верхнюю перекладину и, перевалившись на другую сторону, приземляется ловко, хоть и немножко болезненно, на ноги. Вот так, поощряет он сам себя. Он всегда умел это делать, с детства.

По дороге к газетному киоску он думает, что порой англичане очень даже милы, когда узнаешь их поближе, по отдельности. Нельзя, конечно, сказать, что ее он знает хорошо. Наоборот, странно: можно больше года работать с каким-нибудь человеком и совсем его не знать — ну, кроме того, что ей нравится получать зарплату наличными, что она не любит добавлять много молока в чай, не любит, когда ей задают много вопросов, и тому подобное. Ее любимое — красное с мороженым внутри, как-то раз он купил ей и даже убедил сразу же спрятать кошелек, и ей не пришлось отдавать ему 57 пенсов, он не хотел их брать. Подумаешь, какие-то 57 пенсов! И ведь странно — можно почти совсем не знать человека, и в то же время знать, что он — не такой, как все. Энгус берет у нее письма и газеты, говорит, не беспокойся, я сам с этим разберусь, Эми. Ему нравится произносить ее имя. Он старается не произносить его слишком часто, поэтому когда он все-таки произносит его, то кажется, что оно означает что-то особенное. Он уверен, что она сбежала от мужчины — от мужчины, который, может быть, бил ее или ее девчонку. Он в этом уверен. От мужчины, который слишком часто поднимал руку на нее, от такого кто угодно подался бы в бега. Или от мужчины, который забрал у нее все деньги. А может, это она забрала у него все деньги. В общем, какие бы у нее основания ни были, наверняка они веские. Иногда Энгус даже представляет, как в его кемпинг заявляется эдакий учтивый англичанин, хорошо одетый, с вкрадчивым голосом (а порой это лысеющий коренастый головорез с боксерским телосложением), и спрашивает, здесь ли она. Говорит о ней что-нибудь неприятное со своим ист - эндским выговором или своим шикарно-ресторанным, с шикарной водостойкой поверхностью, голосом. Энгус оглядывает его с головы до ног, чувствует, как раздуваются и пышут гневом ноздри, он уже замахивается и сильно бьет его под дых, так что тот падает на землю, вернее, падают оба — и головорез, и хлыщ, и ощупывают себе челюсти, пока Энгус разминает кулак. Чтоб я больше не слышал, как ты говоришь гадости о даме, ясно? — спрашивает он. И смотри у меня, если я снова увижу, что ты возле нее ошиваешься. Смотри, если я тебя замечу где-то рядом!

Хьюи говорил в пабе в прошлом году: Значит, Энгус, у тебя теперь новая помощница.

Донни: Англичаночка, да? Задирается, наверно?

Хьюи: Еще нет, но скоро начнет задираться. А, Энгус? А, Донни? А?

Энгус, уставившись в стойку бара, глядя, как распускаются в воздухе колечки дыма от его сигареты, ничего не отвечал.

Когда он доходит до газетного киоска и вынимает руку из кармана куртки, то с удивлением видит маленький белый носок, влажный, теплый, смявшийся у него в ладони. Детский школьный носок — он глядит на него в изумлении. Разглаживает складки. Выискивает влажную мелочь для девушки-продавщицы, сворачивает носок в еще более тугой комочек и бросает его во внутренний карман куртки. Выбирает мятные пастилки, которые особенно любит Авриль. Потом бежит трусцой домой — коротким путем — и напевает себе под нос.

*

Эми открывает дверь и оказывается в каком-то выжженном, почерневшем помещении. Дверь за ней захлопывается и глухо стукается о дверную раму; и рама, и сама дверь покоробились от огня. Но дверь хотя бы уцелела. Все, что раньше находилось в этой комнате, обратилось в мусор, хлам, в ничто. Она делает шаг вперед. Далеко зайти она не может, потому что посреди пола зияет дыра, через которую видно другое помещение, внизу. Над головой у нее тоже дыра — прожженная крыша обвалилась. Стены обуглены. Она осторожно ступает обратно, хватается за дверь, чтобы не потерять равновесие. Лак на двери растрескался и полопался.