Как слово отзовется - [8]

Уральский заводской человек формировался в атмосфере трудового коллектива, и ему искони присущи дружелюбие и чувство товарищества, уважение к чужим обычаям. Мастерство и сноровка, героизм наших умельцев сделали Урал опорой страны.

«Уральский экономический район, — пишется в Советском энциклопедическом словаре, — один из крупных экон. р-ов СССР, включает Курганскую, Оренбургскую, Пермскую, Свердловскую, Челябинскую обл. Специализируется на продукции черной и цветной металлургии, маш-нии (особенно тяжелое, энергетич., транспортное и с.-х.), лесной и горно-хим. пром-сти… В с. х-ве — произ-во зерна и животновод. продукции». Создается наша трудовая слава руками уральцев — людей десятков национальностей, приехавших в наш край из самых разных уголков страны.

Крепкое содружество наших людей проявляется и в том, что их речь окрашивается чем-то неуловимо знакомым, объединяемым понятием «уральский говорок».

«Я не из Челябинской области. Приехав сюда, много слышала странного в речи», — пишет студентка из Магнитогорска Родионова. А вот еще одно свидетельство: «Я приехал в 1943 году из осажденного Ленинграда, и мне запомнились следующие обороты речи и слова: «сяли на улку» — это сели на скамейку на улице, «кто его напировал» — в смысле «кто его напоил допьяна», «вехотка» — в Ленинграде — это «мочалка», «наруби чащу» — «наруби хворост». В настоящее время я этих слов в речи окружающих не слышу. Возможно, я к ним привык, а возможно, что их перестали употреблять». Это из письма челябинца Паля. А вот слесарь Адоньев в своем письме в редакцию пишет: «Услышишь где-нибудь далеко от Урала челябинский или свердловский говор, и на душе становится теплее».

Что же в речи уральцев особенного? Прежде всего — звучание, о котором почти сто лет назад писал известный русский писатель, лексикограф, этнограф В. Даль: «Кто не узнает, при первой речи, уральского казака по резкой скороговорке его; воронежца, у которого нет среднего рода, а платье, яйцо и седло — она и эта? Кто не узнает сибиряка по одному вопросу: чьих вы?»

Сказано это давно, но и сейчас многим нашим землякам можно сказать: «За твоим языком не поспеешь и босиком». Сотрудники Московского института иностранных языков имени М. Тореза подсчитали, что скорость русской литературной речи — 100 слов в минуту, немецкой — 113, английской — 146, французской — 148 слов. А уралец в среднем за такой же отрезок времени произносит около 150 слов. На это обращают внимание все приезжие. Так, в одной из заметок журналист «Правды» пишет: «Первый же встретившийся нам прохожий быстрым уральским говорком сказал…»

За счет чего же так частит, торопится с речью уралец? Как правило, за счет гласных, которые придают речи плавность и выразительность. «Резкой скороговоркой» становится наша речь оттого, что мы выпускаем, «проглатываем» гласные: «пьрьдавики прзвоцтва фсьво прьприятия» — звучат в основном согласные, «ртосмыкатели». Гласные, «ртораскрыватели», произносятся лишь под ударением, потому иногородним кажется, что мы с вами «цедим сквозь зубы», говорим, не размыкая губ.

Такая манера произношения, возможно, возникла не без влияния речи тюркоязычных народов, живущих бок о бок с нами. По крайней мере, можно с уверенностью сказать, что наш «совсем особенный уральский говорок» — это сложившаяся манера произношения, под которую «подстраиваются» все, живущие длительное время на Урале. Мы привыкаем к своей речи, иногда даже считаем ее образцовой, поскольку мы и не окаем и не акаем.

Бытует и такое мнение, что местный акцент в произношении даже необходим. У поэта Евгения Евтушенко читаем:

Не надо охать или ахать:

«Ах, боже мой, какой акцент!»

А надо окать, надо акать —

Рабочий ты или доцент.

Однако трудно согласиться с уважаемым оппонентом. Нелитературное произношение, будь оно акающим или окающим, отвлекает нас от содержания речи, приковывая внимание к ее форме, непривычной для слушателя.

Вот, например, произношение типа «читат, отвечат, замечат» вместо «читает, отвечает, замечает» (здесь конец слова звучит как «айэт») подрывает престиж говорящего, показывая его речевое бескультурье. Вот что сказали мне однажды в адрес одного лектора: «Он читат, думат, народ не замечат, а он слушат да понимат, что не тот ему лекцию читат». Ирония, конечно, справедливая: ведь каждый лектор должен нести в массы культуру, владеть нормами литературного произношения.

Наша уральская речь воспринимается приезжими как просторечие. Особенно обращает на себя внимание интонация. Многие из нас произносят повествовательные предложения как вопросительные, растягивая конечные гласные, как будто бы выражая неуверенность, сомнение: «Ну я пошла-а…» (может, остановят?), «Ну, все-е…» (а может, что-то и недоделано?), «Давай, скажу-у…» (а не лучше ли промолчать?). В театральных училищах интонации конца, умению правильно показать законченность высказывания специально обучают: «интонационные всплески», «задранные хвосты» интонации мешают нас правильно понимать.

А есть и еще одна особенность в уральской речи, доставшаяся нам «в наследство» от диалектов, — переносы ударения: завОдский, плотинА, зАплот, зАпруд, зАбор и под. То, что почти все челябинцы произносят арахИс, а не арАхис, вовсе не означает, что так говорят все жители нашей страны. Например, совсем рядом, в Казахстане, носители литературного языка употребляют это слово с правильным ударением, а наше, челябинское, воспринимают как ошибочное. У нас же студент, попросивший у буфетчицы взвесить «двести с арАхисом», вызвал изумление и у нее и у всей очереди, стоявшей за конфетами: «своя» форма оказалась привычнее. Однако привычка к «своему» произношению подводит нас за пределами Урала, подчеркивая то, что мы «чужаки» в иной языковой общности. А нормы литературного языка обязательны для  в с е х  говорящих по-русски, и соблюдение их подчеркивает корректность нашего речевого поведения.