Как продать что угодно кому угодно - [6]

Иногда я убегал на несколько кварталов вниз по реке к сортировочной станции железной дороги и прятался в вагонах. Время от времени я даже спал на покрытых соломой полах грузовых вагонов. А когда я приходил домой, он снова бил меня и орал, что я дрянь и ничтожество, которое ничего в жизни не добьется и кончит в Джэктауне (так у нас называли штатную тюрьму в Джэксоне, штат Мичиган, куда попадала куча парней, живших по соседству).

Должен сообщить вам одну вещь. Если вы росли в доме, где полноправным хозяином был отец, а он с самого раннего возраста, в котором вы можете себя вспомнить, кричал вам, что вы — чертова дрянь и ничтожество, сопровождая этот ор жестокими избиениями, то вы верите этим словам. В конце концов, этот человек — ваш единственный отец и единственный авторитет, которого вы знаете, и он просто обязан быть правым.

Через некоторое время я начал верить его словам, хотя после очередных побоев моя мать обычно спускалась, чуть погодя, в подвал и говорила мне, что в действительности я хороший мальчик. Думаю, отчасти это помогало, но она не была в доме хозяйкой, как мой старик, поэтому, сколь бы сильно я ни любил ее, все равно продолжал верить, что я ничтожество и никогда не буду стоить ни гроша. Я верил этому в течение долгого времени, и подобная вера очень отразилась на многом из того, что случилось со мной жизни, что я делал и как относился к самому себе.

Я пробовал сообразить, в чем же была причина, заставлявшая отца так сильно и стойко ненавидеть меня, придираться ко мне и сваливать на меня все, что бы ни произошло в доме. Он приехал из Сицилии молодым человеком, необразованным, фактически неграмотным и очень бедным. Его собственный отец был тираном, который проклинал и избивал его. Моему отцу было 25 лет, когда он женился на матери. Ей тогда только-только исполнилось 15, и ее мать была не слишком счастлива бракосочетанием дочери с моим отцом. Никто и никогда не рассказывал мне, что происходило в те дни, но вражда, начавшаяся между моим отцом и тещей, матерью моей матери, никогда не кончалась, пока он оставался в живых. Отец не позволял никому из нас, включая мою мать, поддерживать хоть какие-либо отношения с бабушкой, — даже когда она жила в том же самом двухквартирном доме. Моя мать привыкла иногда украдкой пробираться в подвал и разговаривать с нею через перегородку. Да и я тоже навещал ее, потому что мы были очень близкими друзьями, возможно, из-за того, какие чувства мой отец питал ко всем нам. Каждый раз, когда папаша выяснял, что я виделся с его лютой врагиней, снова начинались шум, избиения, вопли и проклятия.

Вы, вероятно, задаетесь вопросом, какое это имеет отношение к умению продавать. Видите ли, детские переживания очень тесно связаны с тем, какие психологические установки прививаются в вашу голову. А в мою голову прививалось и насаждалось, что я ничтожная дрянь, которая никуда не сгодится. Я верил в это и фактически намеревался доказать, что мой отец прав. В конце концов, предполагается, что ребенок почитает своего отца и повинуется ему. Но существовала и другая установка, рождавшаяся из тех же самых избиений и проклятий. Во мне поднималось чувство дикого гнева против отца и желание доказать ему, что он ошибается, после чего он станет любить меня так же, как любил моего брата и сестер. Иногда срабатывала одна из двух этих психологических установок, иногда другая, а иногда они подавляли и отменяли друг друга.

У моего отца никогда не было возможности как следует поработать. В конце концов, это была эпоха великого кризиса, а мы были сицилийцами в Детройте, и ему нечего было предложить на рынке труда, абсолютно. Главным образом, он то бывал недавно уволен, то работал в разных правительственных программах, где платили куда меньше обычного. Мы почти всегда сидели на государственном пособии (которые в те годы называлось помощью для неимущих), и единственное подобие счастливых времен, которые я могу припомнить, приходилось на период Рождества и около него, когда организация «Добрые друзья» (местная благотворительная служба) присылала нам коробку игрушек из числа тех, которые пожертвовали жители города. В большинстве своем они бывали подержанными и отремонтированными, но все равно для меня это было большое событие, сопровождавшееся радостным возбуждением. А случалось и нечто получше, когда нам давали специальный купон, с которым мы могли пойти в центр города и обменять его на пару новых ботинок. Для меня в те времена это была просто крупнейшая торгово-финансовая операция.

Когда мне было лет около восьми, я начал работать. В нескольких кварталах от того места, где мы жили, имелось множество фабрик. Неподалеку от реки стоял завод фирмы «U.S. Rubber» по производству автомобильных шин, имелась большая фабрика, где изготавливали газовые плиты, несколько мебельных фабрик и прочее. Около этих заводов вдоль всей восточной части авеню Джефферсона находились бары для рабочих. И вот я самолично сколотил коробку чистильщика обуви, раздобыл разные щетки и кремы (не помню, где я взял деньги на все это) и стал работать около и внутри этих баров, наводя блеск на башмаки работяг. Если вы думаете, что сами зарабатывали деньги каким-то трудным способом, то позвольте заверить вас, что сидеть на корточках на полу этих гнусных заведений, глянцуя чужие ботинки за жалкую медяшку, будет никак не легче любого вашего занятия. Начинал я днем, сразу после школы, когда на фабриках кончался рабочий день. Я обходил все бары по авеню Джефферсона, а это была добрая миля (1,6 км), а затем возвращался и начинал снова, обычно совершая этот круг чаще, чем раз в день. Моей ценой был никель