Как привыкнуть к Рождеству - [5]

- Судя по Лощихиным, - Павел чуть скривился, - дело обстоит иначе.

Юрий Антонович посмотрел на смутившуюся сестру:

- Кто такие?

- В нашем подъезде живут, - ответил Павел за мать. - Старший из братьев Лощихиных - потрясающе умный мужик. Школу окончил с серебряной медалью, играючи поступил в Тартуский университет и выучился на филолога.

- На кого? - напряглась Илга Дайнисовна.

Павел кратко усмехнулся и пояснил:

- Стал специалистом по русскому языку.

- Тоже мне профессия!

Несколько секунд Павел с ироничной жалостью смотрел на тетку, покачал головой и продолжил:

- В самом деле вышло так, будто профессию Саня получил ни на что не годную. Первое время он искал себе место в каком-нибудь издательстве, но что с ними сталось, думаю, вы знаете...

- А что такое? - поинтересовалась далекая от мира книг Илга Дайнисовна.

- Русских издательств в Эстонии почти не осталось, - едва сдерживая раздражение, объяснил ей супруг.

Павел с признательностью глянул на дядю.

- В местных русских газетах, если они не издохнут, просвет для нынешних двадцатипятилетних появится лет через десять. Пришлось Сане идти в учителя. Но два года мытарств дали понять, что даже мало-мальски сносную жизнь этим не обеспечить. К счастью, у него младший брат Леха - полный обалдуй, с горем пополам одолевший восьмилетку и один год кулинарного профтеха...

- Шпана был, - протянула Зинаида Антоновна, - поискать таких!

- Так что б вы думали? - Павел с усмешкой посмотрел на невозмутимую тетку. - В один прекрасный день Леха вдруг заявил, что будет бизнесменом, невзирая на хохот окружающих, наскреб у знакомых денег, купил у оптовиков несколько ящиков баночного пива и стал им торговать. Прямо на улице.

- Тоже мне бизнес! - с сарказмом воскликнула Илга Дайнисовна.

Павел энергично закивал.

- Все умники так и думали. А Леха за три-четыре месяца наторговал небольшой капиталец, купил себе ларек, потом еще один... Сейчас их у него целых шесть!

- Я, кстати, видела Лешку дня два назад возле одного из ларьков, вспомнила Зинаида Антоновна. - Не узнала, пока не поздоровался; такой видный стал мужик! Машина у него какая-то дорогая...

- "Вольво" девяносто второго года, - сказал Павел и со странной тоской добавил: - Строит себе дом в Какумяэ.

Юрий Антонович непонимающе посмотрел на племянника.

- Каким же образом такое счастье старшего коснулось? В дело, что ли, вошел?

Павел мотнул головой.

- Была проба, но оказался умный Саня бездарным бизнесменом. Только он и так новой жизнью доволен: работает продавцом в одном из Лехиных ларьков, на халяву читает газеты и журналы и зарабатывает в два раза больше, чем недавно на педагогическом поприще.

Последнее словосочетание напомнило школьные годы, которые вспоминались, вообще-то, редко и без свойственной большинству выпускников ностальгии, Павел и советская школа друг друга крепко не любили.

Юноша упорно не желал вписываться в Систему и вызывал у учителей недоумение. "Такой способный, - говорила матери классная руководительница, а ведет себя..." - "Шалит?" - беспокоилась Зинаида Антоновна. - "Да нет, наоборот - слишком пассивен: не принимает участия ни в самодеятельности, ни, что самое главное, в общественной работе. А в последнее время стал позволять себе очень скверные высказывания". - "Матерился, что ли?" - "Этого еще не хватало! - злилась учительница. - Заявил на днях, будто на Западе рабочие живут лучше, чем у нас!" - "А-а, так это сестра моего бывшего мужа ему рассказывала. Она живет сейчас в Америке, клинику свою имеет..." - "И вы позволяете сыну общаться с изменницей Родины?!"

Павел, как один из лучших в классе учеников, должен был вступить в комсомол в числе первых. Однако от этой чести отказался, объяснив свое решение недостаточной зрелостью для столь ответственного шага. Гордые своей элитностью, назначенные в первенцы девчонки пожали плечами и покрутили пальцами у виска. "Классуха" учуяла в отказе антисоветчину, но промолчала. А в следующем учебном году у Павла вдруг заметно ухудшились оценки, и вот тогда она намекнула, что пора делать ответственный шаг: как бы не перезреть...

В армии оказалось полегче - там хоть не задавали домашние задания. Радисты, разгружая каждые два-три месяца по три-четыре вагона угля, бывало, тосковали: "В школу бы сейчас; такая была лафа!" Но Павел, ковыряя ломом в трясущихся руках спрессованный уголь, упрямо бубнил: "Я уж как-нибудь здесь... Всего-то два года!" Возвращаясь с ночного дежурства, смена шла не спать, а на политзанятия. Где подавляющее большинство благополучно дремали. Павел чаще всего тоже засыпал, если только замполит не трогал Прибалтику. Но там во всю цвела "поющая революция", и речь о бунтарских республиках заходила чуть ли не каждую неделю. "Наши внутренние враги, пользуясь Перестройкой и Гласностью, пытаются расшатать Советский Союз, а в перспективе - и вовсе развалить. Полигоном для них стали республики Прибалтики, в которых так называемые Народные фронты открыто агитируют за отделение Эстонии, Латвии и Литвы от СССР". "Борется ли Советский Союз за свободу народов Африки?" - спрашивал Павел. - "Конечно!" - "Так чем прибалты хуже негров?" - "Ничем. Но два наряда вне очереди вы заработали!" Странно, но служившие в полку представители бунтарских прибалтийских народов в эти разговоры никогда не вмешивались, да и вообще устраивались, как правило, очень недурно: кто - в музыканты, кто - в повара, а кто - и в генеральские водители.