Как прелестна роза - [71]

— Ну как мне было объяснить ему, что ты у нас особенная? Он ни за что не поверил бы мне.

Кристал была глубоко оскорблена, но не показала виду. Может быть, она и не имеет права требовать себе уважения, однако она — урожденная ван Ален представительница одного из самых почтенных семейств Нью-Йорка. Гордость у нее в крови; с ней он никогда не расстанется.

Сунув Фолти поднос, Кристал заказала три порции виски. Тот, озабоченно хмурясь, наполнил бокалы. Девушка вдруг почувствовала, что не может больше злиться на Фолти из-за жетона. Этот человек, наверное, был послан ей самим Богом, когда она находилась в безвыходном положении. Среди владельцев салунов редко попадались отзывчивые люди. Как-то в Ларами хозяин одного питейного заведения, где она работала, чуть не избил ее, пытаясь заставить подняться с клиентом в «спальные номера». В тот же вече она без сожаления покинула форт. Однако жизнь бегах — трудная штука. Проезд в экипаже стоит дорого; каждый раз, пускаясь в путь, она платит за билет по десять долларов. Нобл во многих отношениях явился для нее желанной передышкой. Фолти не был особенно кичлив, да и не мог себе этого позволить, даже если бы очень того хотел, — его посетители были люди небогатые.

Кристал взяла поднос с бокалами виски и два отнесла пастухам, играющим в покер, а с последним направилась к столику в углу зала. Демонстративно отвернувшись от сидевшего там посетителя, она поставила перед ним бокал. Джо наигрывал на пианино веселую мелодию, и пьяный ковбой, сунув монету в руку девушки, потащил ее танцевать.

Макалей, устроившийся за столиком в углу зала, взял бокал с виски и, пинком отодвинув стоявший рядом стул, закинул на него ноги. Он по очереди оглядел всех посетителей салуна, но никто из них не был удостоен столь пристального внимания, как тот, что держал в своих объятиях Кристал.

Однако новый шериф не стал возражать и задираться. Он вел себя так же, как и в прошлый вечер, и в позапрошлый.

Пил виски и смотрел в сторону Кристал.

Глава 14

В ПАМЯТЬ О ЮНЫХ БОЙЦАХ

В палату больничную, белую, как вата,

Где вместе с живыми лежали и трупы,

Вошли угрюмые санитары.

Они принесли молодого солдата.

Совсем еще юный, безусый мальчик,

Бледный, как смерть, что за ним пришла;

Теплится пока, но скоро угаснет

Божия искра, что в нем жила.

Кудри златые прилипли ко лбу

Белому, как свежевыпавший снег.

И с выразительных нежных губ

Уж не сорвется радостный смех.

Он умирает; откиньте с чела

Волос мягкий шелк, такой золотой,

Руки сложите крестом на груди.

Его ожидает вечный покой.

Молитесь за чистую юную душу,

Безгрешную, словно младенца слеза,

Поплачьте над телом его бездыханным.

Был смел и отважен он до конца.

Вам скажут «спасибо» родные и мать,

Чье сердце навеки разбили.

Кто может ответить, кто может сказать,

За что ее сына убили?

Ответить ей может один только Бог,

Всеведущ, могуч, своенравен.

Его приговор не щадит никого,

Ведь слаб человек и бесправен.

Вот юноша этот идет на войну,

Красивый, отважный и храбрый.

Простился сродными: «Я скоро вернусь

С победой и славою ратной.»

Его еще ждут, с надеждой в душе,

Но он не вернется к родному порогу.

Он храбро сражался и пал на войне,

Безгрешен и чист он предстал перед Богом.

Героев отважных предайте земле

И помните, как они жили,

Любили, страдали и гибли в борьбе,

И их беззаветно любили.

Записано Мари Ревенел Ла Косте, которая выхаживала конфедератов в госпитале Саванны; ее жених пал смертью храбрых.

Маколей закрыл глаза, пытаясь заснуть, что в последнее время удавалось ему с трудом. Скорей всего, потому, что он слишком много пьет, рассудил Кейн, однако истинная причина была ему хорошо ясна. Сна его лишали мысли об этой девушке. Она проникла в его кровь, огнем растекалась по жилам. Она поселилась в его душе, пленила сердце. Он не может отступиться от нее.

Маколей закинул руки за голову и уставился в темный потолок. Безмолвная ночь окутала город. Огни в сапуне давно погасли.

Так что же пригнало его сюда — страсть? Конечно, она красива. Безумно красива. Классической красотой. Но ведь у него и прежде не было недостатка в прелестных женщинах, и они доставляли гораздо меньше хлопот.

Мысли его блуждали в поисках ответа. В памяти невольно всплыл эпизод из детства. На ферме в Джорджии у них жила собака, безобразная дворняжка, сплошь покрытая рубцами, шрамами; все считали, что Бог скроил это уродливое существо из отходов более статных и изящных пород. Несчастный песик появился в их жизни неожиданно: однажды притащился к ним на двор, изможденный от голода, весь покусанный в какой-то драке. Мать сжалилась над бедным созданием, взяла песика в дом и выхаживала его, пока тот не поправился. Он прожил у них двенадцать лет, повсюду тенью следуя за матерью: весело трусил подле нее, когда она, повесив на руку сплетенную из ивовых прутьев корзину, шла на рынок, а, состарившись, мирно дремал у очага, пока она стряпала. Как-то утром (самому Маколею тогда было девять лет), завтракая овсяной кашей и наблюдая, как мать потчует уродца картофелем со свиным салом, маленький Маколей, никогда не сомневавшийся в правильности своих суждений, дерзко поинтересовался: