Как помирить всех евреев - [2]
Чем закончилась культурная война? Оксфордский профессор лингвист Гилад Цукерманн прислал мне резюме своей книги «Миф иврита» готовящейся к печати в Америке. «Мнимая победа иврита над идиш, была пирровой победой. После всего «победоносный» иврит стал полу–европейским языком, сердцевину которого составил идиш … хотя традиционалисты очень неохотно признают какое–то влияние идиша». «И больше всего идиш стал для многих (ивритских) поэтов истинной и отрицаемой страстью, как будто язык иврит был строгим и холодным протестантским отчимом, а идиш – лоном родной матери» — пишет израильский литературовед Ицхак Лаор об идишиском влиянии в статье о поэзии Пинхаса Саде.
Во время своей армейской службы в израильской армии меня направили в военную администрацию Газы. Сегодня почти невозможно себе представить, что я мог спокойно разгуливал по всему городу, лечить зубы у местных врачей – по большей части выпускников советских вузов, торговаться на рынке еду и подолгу сиживать в уютных маленьких кафе на побережье Средиземного моря. Как–то на базаре в Газе я познакомился с немолодым бизнесменом Сеней, приехавшим в Израиль в начале 70–х из Черновцов. Сеня держал лавку на рынке в одном из южных израильских городов. Не понимая ни слова по–арабски, да и на иврите не очень, с одним только идишем, Сеня чувствовал себя в Газе как дома — покупал рыбу и продукты, продавал что–то, делал бизнес и постоянно ездил туда и обратно. Сеня открыл мне любопытный феномен — арабов, разговаривающих на идише. В 1948 году после образования Государства Израиль в Газе осело большое количество палестинских беженцев из Яффо. И они знали идиш, бывший общим разговорным языком в торговле и общении с их еврейскими соседями из Тель–Авива. Не иврит, не арабский (даже израилизированный с авеню Ротшильда в Тель–Авиве), а именно идиш. Я заходил в кафе и магазинчики, в рестораны и лавки – и со мной говорили на идише. Многие арабы старшего возраста знали его лучше меня. Таких было не десятки и не сотни, а многие тысячи.
Мне казалось, что я «открыл Америку». Ведь никто в Израиле об этом не говорил! Позже оказалось, что многие знали об этом, но «зачем об этом говорить?», если факт не вписывался в общие мифы, как еврейские, так и арабские. Позже я узнал, что с арабами–идишистами столкнулись многие израильские солдаты, вошедшие в Газу во время победоносной Шестидневной войны 1967 года. Тогда в нашей армии еще многие понимали идиш, и местные жители находили с ними общий язык. Солдаты рассказали об этом составителям хрестоматийного сборника «Рассказ бойцов» (Сиях лохамим) вышедшего сразу после войны. Редактор сборника Авраам Шапиро решил не включать материалы, нарушающие стройный миф, как не включили рассказы религиозных солдат, увидевших в победе оружия знак приближения Мессии.
В середине 80–х годов, уже после начала арабского восстания на контролируемых территориях, (обогатившее иврит словом интиффада, что по–арабски значит скорей возмущение, чем восстание), Сеня продолжал свои дела в Газе как ни в чем не бывало. Однажды в конце рабочего дня мы сидели на опустевшем базаре за столиком перед его магазином. Я спросил его, не боится ли он. Ведь как раз в то время в секторе Газы убили нескольких израильских торговцев фруктами. Сеня никогда не отличался разговорчивостью и не любил праздных вопросов.
«Знаешь, я ведь пережил немецко–фашистскую оккупацию в Коломые, — сказал Сеня, повернувшись от маленькой жаровни, где он жарил нам рыбу на ужин, — Я выдавал себя за украинского крестьянина. По внешности сходило, но если я бы заговорил, то еврейский акцент меня немедленно бы выдал. Поэтому я притворялся немым. Только несколько местных, которые вели дела еще с моим отцом и дедом прикрывали меня. Все они говорили на идише. Я тогда научился, что тот, кто знает идиш – он мне не враг. Таких не надо бояться».
Араб, говорящий на идише, как–то теряет свой устрашающий облик врага. Тем более теряет устрашающий облик еврей–хасид, говорящий на идише. И путь к успеху в конце концов лежит в синтезе, в диалоге, во взаимопонимании. Показателен путь первого современно писателя на идиш Мэнделе Мойхер Сфорима. Такой псевдоним взял себе Шолом Абрамович (1836–1918). Он родился в раввинской семье литовских евреев, получил стандартное религиозное образование в йешиве. В 17–летнем возрасте он покинул дом. Ему пришлось бродяжничать с группой нищих, что добавило к талмудической премудрости знание жизни, понимание бедности и социальной несправедливости. Молодым человеком Абрамович примкнул к движению Хаскала и со временем стал широко уважаемым прозаиком–новатором на иврите. Только широкая известностью он пользовался в очень узком кругу маскилим–интеллигентов. Иврит не смог удовлетворить молодого автора. Абрамович пришел к выводу, что идиш, а не иврит является настоящим и единственным языком, на котором надо говорить с народом. Для респектабельного автора было невозможно подписаться своим собственным именем. Это все равно, как если в наше время солидный романист перейдет вдруг на писание текстов для рекламы. Абрамович рисковал навлечь на себя огонь с двух сторон – со стороны либеральной интеллигенции, чуждавшейся народного языка и со стороны религиозного руководства, считавшего все светские книги лишней, а то и вредной помехой для основного занятия, достойного еврея – изучения премудрости Торы и Талмуда.
