Как опасно быть женой - [64]

– Эван Делани. Мой коллега. Медиевист. Он показывал, как надо держать меч. Вот и все.

– А почему ты была не на работе?

– Взяла выходной.

– Чтобы побыть с ним?

– Нет, чтобы побыть дома. Эван завез мне кое-какие бумаги. И предложил прогуляться.

Крайне сжатая версия событий и, пожалуй, самая большая ложь за всю мою жизнь.

– И все? – спрашивает Майкл.

– Да.

Я снова склоняюсь над ящиком, Майкл хватает пульт телевизора, и на следующий день все идет как обычно, словно никакого разговора не было.

– Я вот что подумал, Джулия Флэнеган: мы уже исполнили три принципиально важных ритуала куртуазной любви.

Мы с Эваном сидим под магнолией перед Бентли. Это наша первая встреча после похода в средневековый магазин. Эван позвонил и пригласил меня на прогулку. Я, к его удивлению, согласилась. Зачем лишать себя удовольствия от общения с восхитительным мужчиной, которому я по-настоящему нравлюсь?

– Как это?

– Сейчас расскажу. – Эван начинает загибать длинные пальцы: – Первое. Я спел тебе серенаду. Играл, правда, не на лире, а на губной гармошке, но, по-моему, все равно считается. А по-твоему?

Я завороженно киваю. Тайный смысл его слов действует на меня как наркотик. Это признание. Не ожидала.

– Второе: я послал тебе стихи.

– Действительно.

Интересно, что дальше. Я готовлюсь к чему-то нежному и предельно откровенному. Окончательному и бесповоротному.

– Третье: я сделал тебя центром своей вселенной.

Я начинаю светиться изнутри, его слова омывают меня родниковой водой. Еще один шаг: Эван признался в своих чувствах. Я хочу ответить, но не могу. Боюсь. И осмеливаюсь только спросить:

– А чего у нас еще не было, сэр Делани?

Ответ меня удивляет.

– Я еще никого не вызывал на дуэль.

– Вряд ли это понадобится.

– Но я обязан. С кем прикажешь сразиться? Могу убить Лесли Кин – она превращает твою жизнь в ад. А могу бросить вызов твоему мужу.

– Не смешно, – говорю я, но сердце в груди крутится, словно гироскоп.

– Прости. Я перестарался.

Я смотрю на него:

– Что это вообще такое?

– “Это”?

Я делаю собирательный жест:

– Это явление. Что с нами происходит? Кто мы друг другу?

Эван смотрит на меня своими невыносимо зелеными глазами, берет мою руку, целует.

– Мы – коллеги и друзья. А явление называется дружба.

– И все?

– Если хочешь, то все. Зависит от тебя.

– Да, Эван. – Я знаю, что должна так сказать. – Хочу.

– В таком случае мы – добрые друзья. – Эван отпускает мои руки, и я чувствую холодок в том месте, которое он поцеловал.

Очевидно, на моем лице глубокое разочарование.

– Разве ты не это хотела услышать? Ждала чего-то другого?

“Да, Эван, – думаю я, – дружбы мне недостаточно. Я хочу засыпать и просыпаться в твоих объятиях”.

– Нет, – помолчав, отвечаю я. – Ничего не ждала.

– Хорошо.

Эван встает, отряхивает брюки и идет работать. Меня так и тянет схватить его за штанину и потащить обратно к себе, но я только сижу и смотрю ему вслед.

Вечером я звоню ему лишь затем, чтобы послушать его голос на автоответчике.

Пляжный домик постепенно становится знакомым и уже не вызывает такого восторга, как в первый раз. Ну, огромные витражные двери. Ну, лифт. Вполне утилитарная вещь: как еще переправлять напитки из кухни на пляж? Я избаловалась.

Мне отвели так называемую “шведскую комнату” – торцевую. Западное окно выходит на залив, восточное – на Атлантический океан. Неловко занимать самую большую спальню, но Фрэнки настаивает: остальные уже жили здесь по очереди. Все вокруг крахмально чистое и свежее; белое, синее и зеленое, как молодая трава, однотонное, не считая подушки посреди двуспальной кровати с примитивным узором из зеленых листочков. Кровать антикварная, белая, крашеная, с резным изголовьем из массива ольхи; по словам Фрэнки, конец восемнадцатого века, густавианский период. Справа – простая тумбочка с одним ящиком, слева – круглый столик. Белая герань в маленьком ведерке, крашенном синей краской, белый гипсовый голубь на Библии в старом кожаном переплете. В пятнадцати шагах от кровати – зона отдыха: деревянное кресло-качалка с белыми плетеными вставками, бюро, белый деревянный кофейный столик, старинные скандинавские карты в синих рамах, ветвистый оловянный канделябр. Единственная уступка современности – компьютер “Макинтош”. Плоский семнадцатидюймовый монитор с активной матрицей, доступ в Интернет, чтобы гости могли проверять почту и лазить по сети.

Я бы с удовольствием тут поселилась. Мне это жизненно необходимо. Пусть родители Фрэнки удочерят меня, чтобы я могла до конца дней не выходить из этой простой, строгой и аккуратной комнаты, читать по вечерам Библию и мысленно путешествовать по картам. Я хлопаю рукой по стеганому пуховому одеялу и думаю: интересно, как отреагируют подруги, если я возьму и откажусь ехать домой? Наверняка в законе есть какая-нибудь лазейка, защищающая мои права. Как же мне жить дальше в Дельфиниевом Уголке, делая вид, будто ничего не случилось? Выносить мусор по вечерам в среду, отъезжать от дома, щурясь на солнце, и резким движением опускать козырек. Вешать на почтовый ящик сезонные украшения – февральские розовые сердечки и декабрьских пингвинов в костюмах Санты. Рождественские вечеринки, посадка луковичных, гаражные распродажи, чистка водостока, почта, мусор – на все это я больше не имею права. Я должна жить в горящем доме. И сама полыхать как факел.