Как огонь от огня - [9]

– Подарили… – прошептала Метелица, чувствуя, что и сейчас не может сказать, кто ей это подарил. Не может, хотя сама уже знает.

После полудня, когда девушки Куделичей уже ушли из рощи, русоволосая красавица с красной лентой на голове одна стояла под березой с завитыми на ветвях венками. Подобрав с земли обломок каравая с яичницей внутри, она повертела его в руках, будто впервые видела такую простую и нужную вещь, как хлеб, потом поднесла к лицу, понюхала. Еще раз осмотрела со всех сторон, сомневаясь, как за это браться, потом осторожно откусила совсем маленький кусочек и подержала в зубах, сомневаясь, что делать дальше. Она никогда не ела человеческой пищи, но этот хлеб был нарочно выпечен и надлежащим образом посвящен Ладе, Леле и берегиням, а значит, она могла его есть. Осторожно прожевав, девушка проглотила кусочек и застыла, прислушиваясь к своим ощущениям.

Приглаживая новую ленту, она попыталась заправить за ухо длинную непослушную прядь. С пальцев ее сорвалась капля воды, сверкнула, упала в траву и осталась лежать круглой белой жемчужиной.

К вечеру широкая луговина перед святилищем Лады на мысу была полна людей, голосов и движения. Стоявшее над рекой Капелью святилище называлось Капельской Ладой и дало название всей округе. По большим весенним праздникам сюда собирались сотни людей, и, чтобы вместить их, к святилищу были пристроены длинные хоромины с открытыми очагами в земляном полу, где жители Капельской Лады пировали в Медвежий день, Ярилин день и на Купалу.

Будила уже присмотрел себе молоденькую, лишь сегодня утром принятую в круг невест, русоголовую красавицу из заречных Бобровичей и теперь все кивал на нее своим родителям, и те благосклонно улыбались. Девушка была высокая, сильная, яркий румянец и живой блеск глаз обещали им неутомимую работницу и много здоровых внуков.

Горели костры, парни и девушки ходили хороводом, и только Искрен не находил там себе места. «Увидимся в Ярилин день», – вспоминалось обещание, данное ему голосом озерного тумана. Он и не верил, что снова ее увидит, но не мог быть среди простых живых людей, его тянуло прочь от них, в тишину и прохладную тьму священной рощи. Десятки самых красивых девушек улыбались ему и бросали призывные взгляды, но он отводил глаза. Ему хотелось спрятаться от них от всех, хотелось обнять прохладный березовый ствол, как будто только священное дерево богини Лели могло утолить его томление.

Кто-то сзади положил руку ему на плечо, и от этого легчайшего прикосновения Искрен вздрогнул. Повеяло прохладой со свежим запахом трав и цветов, и сердце упало от недоверчивого счастья – неужели… Он обернулся: рядом с ним стояла она – стройная, белая, как березка, с красной лентой на распущенных русых волосах. Прямо ему в лицо смотрели сияющие синие глаза.

– Вот мы и свиделись, как я тебе обещала! – прошептал голос, глубокий и прохладный, как тихая вода. – Ты рад, желанный мой?

– Ты… зачем пришла? – прошептал Искрен.

– Потому что люблю тебя! – ответила берегиня и положила руки ему на плечи. Сквозь рубашку он чувствовал, что ее ладони гладки и холодны, как листы кувшинки, и от нее веяло прохладной влагой, как от текущей воды. – Как увидела я тебя тогда в роще, так и полюбила навек. Не отстану от тебя, пока ты меня не полюбишь. Ну, разве я не хороша?

Искрен против воли обнял ее, и берегиня вздохнула. Ее прохладные свежие губы коснулись его губ и прижались так сильно, словно она хотела выпить все его тепло. И даже сквозь дрожь и головокружение Искрен чувствовал, как в самое его сердце проникает холод лесной воды, а тело берегини под его руками теплеет, теплеет… Его тепло перетекало в нее, и она задышала чаще, на ее белых и бледных, как жемчуг, щеках проступил румянец.

Холод в груди застывал и превращался в лед, грозил разорвать. Из последних сил Искрен оттолкнул берегиню. Но она не хотела отходить и цеплялась за его руки, и в ее тонких пальцах тоже появилось живое тепло. Зато его била дрожь, как будто он стоял в одной рубахе не в теплой роще Ярилиного дня, а в самый мороз солнцеворота.

– Зачем же ты меня гонишь? – часто дыша и всем телом устремляясь к нему, шептала берегиня. – Полюби меня! Сам Перун-Отец Землю-Матушку в эти дни любит, оттого и родится на ней все живое! Кто любить не хочет, тот против богов идет. Тому счастья не будет! Полюби меня!

– Не могу я тебя любить! – Искрен пятился, сжимая в кулаке оберег с полынью, который сегодня уже почему-то не помогал.

– Почему же? Я – невеста не хуже других. Меня ваши девушки в свой круг приняли, подарками со мной менялись, вот, и лента у меня. Называется «красота»! – Берегиня горделиво показала ему красную ленту на своих волосах.

– Девушки тебя в круг приняли? – Искрен изумился.

– Ну, да! Я с ними хороводом ходила, и для меня песни пели, меня караваем угощали, теперь и я тоже невеста. Возьми меня!

– Да какая же ты невеста! – в отчаянии воскликнул Искрен, не зная, как отвязаться от этого губительного счастья.

– Чего же еще мне не хватает?

– Ты же не человек! Ни души, ни живого духа в тебе нет, оттого ты и холодная, как лягушка болотная! – Искрен и сам был измучен своим влечением к ее красоте, с которым так трудно было бороться. – Ты и меня погубишь, и сама не согреешься. Уходи, не тревожь меня, все равно нам вместе не быть.