Как немцы в Сталинграде воровали - [2]

Вот, например, что увидел в штабе шестой армии полковник Луитпольд Штейдле, командовавший 767-м гренадерским полком 376-й пехотной дивизии буквально в последние дни обороны: «Распахиваю дверь, не постучавшись и не прочитав надписи на ней. Я оказываюсь в освещенном множеством свечей большом помещении, среди десятка офицеров. Они навеселе, одни сидят за двумя столами, другие стоят, облокотившись о комод. Перед ними стаканы, бутылки вина, кофейники, тарелки с хлебом, печеньем и кусочками шоколада. Один из них как раз собирается бренчать на пианино, освещенном несколькими свечами».

Буквально за несколько минут до этого полковник, от полка которого осталось к тому времени 11 офицеров, 2 врачей, 1 ветеринар и 34 солдата, безуспешно пытался объяснить начальству, в каком состоянии находятся солдаты на передовой и даже пытался напугать возможностью междоусобных боев внутри котла: «Вам придется считаться с тем, что скоро и здесь, да, именно здесь, на дворе и в этих коридорах подвала, немецкие солдаты начнут стрелять в немецких солдат, а может быть, и офицеры – в офицеров. Быть может, будут пущены в ход даже ручные гранаты. Такое может случиться весьма неожиданно».

Но при наличии шоколада и вина понять настроение окопных солдат штабникам было сложно. В общем-то, в немецкой армии при действительно прекрасной организации все-таки действовала неизбежная в любой военной структуре закономерность, сформулированная Ярославом Гашеком в бессмертной книге «Похождения бравого солдата Швейка»: «Когда …солдатам раздавали обед, каждый из них обнаружил в своем котелке по два маленьких кусочка мяса, а тот, кто родился под несчастливой звездой, нашел только кусочек шкурки. В кухне царило обычное армейское кумовство: благами пользовались все, кто был близок к господствующей клике. Денщики ходили с лоснившимися от жира мордами. У всех ординарцев животы были словно барабаны». Ну, просто 6-я армия вермахта в сталинградскую зиму.

Надо отметить, что немецкие воспоминания о воровстве их интендантов подтверждаются и наблюдениями представителей советской стороны во время капитуляции 6-й армии. Победители заметили, что при крайней истощенности большинства пленных некоторые из них «были в полном теле, карманы набиты колбасой и другой снедью, по-видимому, оставшейся после распределения «скудного пайка».

Что бы сказали обладатели колбасы по поводу рассуждений о том, как они-де «не обкрадут, не объедят свово брата немца – у их с этим делом строго»? Наверное, посмеялись бы над такой наивностью красноармейца. Он слишком хорошо думал о немецких тыловиках.

Но мало того, что внутри кольца за счет сражающихся солдат «красиво жили» интенданты и околоштабные прихлебатели. При этом несусветный хаос творился и при организации обратных вылетов из Сталинграда на «Большую землю».

Кто, казалось бы, в подобной ситуации в первую очередь подлежит эвакуации? Логично было бы в первую очередь вывозить тяжелораненых. Сражаться они все равно не могут, а вот в доставке медикаментов и продовольствия нуждаются. Но раненым место находилось далеко не всегда:

«На аэродроме царит лихорадочная спешка. Колонна въезжает, все быстро вылезают из машин, самолеты уже готовы к вылету. Посторонних на поле не допускает охрана. В то время как над нами разыгрывается воздушный бой и один «мессершмитт» ловко пытается подняться выше двух русских истребителей, двери серо-белых самолетов раскрываются, и вот уже первые офицеры сидят внутри. Денщики едва поспевают за ними. С ящиками, чемоданами и бельевыми мешками они рысцой бегут вслед. В самолеты грузят два мотоцикла. Пока их втаскивают наверх – а это нелегко, ибо вес у них солидный, – я успеваю переговорить со штабным писарем, в глазах которого светится радость нежданного спасения. Он настолько опьянен этой радостью, что готов дать самые подробные ответы на все вопросы. Генерал хочет сразу же после приземления – предположительно в Новочеркасске – как можно скорее двинуться дальше на запад, согласно приказу, разумеется. Автомашину, к сожалению, в такой небольшой самолет не втащишь, вот и везем два мотоцикла, оба заправлены до самого верха».

Вывозить вместо раненых генеральские мотоциклы и бельишко штабных офицеров – сильный ход. Надо ли при таком поведении начальства удивляться тому, что на сталинградском аэродроме Питомник эвакуация превратилась в форменное безобразие? «На самом краю аэродрома расположены большие палатки санитарной службы. По приказу командования армии все тяжелораненые транспортируются сюда, чтобы они могли вылететь на машинах, доставляющих предметы снабжения. Армейский врач генерал-майор медицинской службы профессор доктор Ренольди находится здесь; он отвечает за отправку раненых. Фактически он бессилен навести порядок, так как сюда добираются и многие легкораненые. Они прячутся в пустых окопах и бункерах. Как только приземлилась машина, они первыми оказываются на месте. Безжалостно отталкивают они тяжелораненых. Некоторым удается, несмотря на жандармов, проскользнуть в самолет. Часто мы вынуждены снова очищать самолет, чтобы освободить место для тяжелораненых. Нужна кисть Брейгеля, прозванного живописцем ада, или сила слова Данте, чтобы описать страшные сцены, свидетелями которых мы здесь были последние десять дней».