Какъ Миша попалъ на фабрику - [6]
Миша заскучалъ было, но, на его счастье, скоро выпала ему, совершенно неожиданно, болѣе прибыльная работа, чѣмъ щипаніе концовъ. Одинъ изъ мальчиковъ, лазавшихъ подъ "кареты", заболѣлъ, и Мишу поставили на его мѣсто.
— Смотри, проворнѣе вылѣзай вонъ, а не то — я тебя, — пригрозилъ ему прядильщикъ.
Миша слазилъ разъ, слазилъ два, слазилъ три, и услышалъ похвалу: подмастерье назвалъ его "молодцомъ". Миша полѣзъ въ четвертый, мысленно рѣшая въ умѣ, что хотя эта работа веселѣе, но все-таки "пустяшная", какъ вдругъ кто-то сильно ударилъ его по затылку, такъ что онъ не вылѣзъ, а вылетѣлъ изъ-подъ кареты.
— Чего ты дерешься? — жалобно обратился онъ къ прядильщику, думая, что онъ— его обидчикъ.
Тотъ остановилъ карету и покатился со смѣху.
— Такъ, такъ, братецъ; поругай ее хорошенько, а нѣтъ, такъ и самь дай ей сдачи, — говорилъ онъ, хохоча и показывая пальцемъ на прядильную машину. — Она обидчица; она вашего брата не долюбливаетъ… Она вамъ потачки не даетъ…
Около прядильщика собралось нѣсколько человѣкъ, которые, узнавъ въ чемъ дѣло, тоже расхохотались: очень ужъ разсмѣшило ихъ обиженное восклицаніе Миши: "чего ты дерешься?" Мальчуганъ стоялъ, искоса поглядывая на "обидчицу", и усердно потиралъ затылокъ, на которомъ уже вскочила большая шишка.
Около мѣсяца прошло благополучно. Миша уже не называлъ свою работу "пустяшной" и находилъ, что хотя лазить все-таки веселѣе, чѣмъ лежать на брюхѣ, но зато еще утомительнѣе. Съ утра — еще ничего; а къ вечеру просто хоть плачь; ноги не двигаются, руки не въ состояніи смахнуть, какъ слѣдуетъ, пыль… А тутъ еще того и гляди, она опять треснетъ, а нѣтъ — попадетъ въ ухо отъ прядильщика, который безпрестанно кричитъ: "Чище обметай, чище"…
Въ одинъ изъ такихъ вечеровъ Миша совсѣмъ выбился изъ силъ и не успѣлъ во-время отдернуть руку отъ страшной "обидчицы". Она захватила ее своими безчисленными ремнями и колесами и сдавила. Отчаянный дѣтскій крикъ пронесся по фабрикѣ и замеръ… Разомъ остановились всѣ машины, точно испуганныя озорствомъ своей товарки надъ бѣднымъ ребенкомъ. Къ мѣсту происшествія сбѣжались фабричные, прибѣжалъ даже самъ мастеръ. Мишу вытащили безъ чувствъ. Явился фельдшеръ, осмотрѣлъ руку и объявилъ, что "пустяки". Оказалось, что у мальчугана оторвало одинъ мизинецъ, повредило безыменный палецъ и содрало мѣстами кожу съ руки вплоть до плеча. Но на фабрикѣ это считалось пустяшнымъ поврежденіемъ, такъ какъ зачастую бывали гораздо болѣе ужасные случаи
То же сказалъ ему и больничный сторожъ, когда Мишу привели въ чувство, перевязали, обмыли и водворили въ больницѣ.
— Мизинецъ, это, братецъ ты мой, совсѣмъ не нужная вещь, — говорилъ сторожъ, старый солдатъ, съ длинными бѣлыми усами. — Вотъ кабы всю руку оторвало— дѣло другое, а то, тфу!
И солдатъ плевалъ, нажимая большимъ пальцемъ на поднявшуюся въ трубкѣ золу и ласково посматривая на Мишу подслѣповатыми добрыми глазами.
— Пустяки! — какъ-то тупо повторилъ мальчуганъ, поглядывая на свою забинтованную руку и пожимаясь отъ боли и лихорадочнаго озноба.
Сторожъ уложилъ его на лавку, прикрылъ своимъ полушубкомъ и сѣлъ неподалеку, продолжая утѣшать Мишу, разсказывая при этомъ, что такія ли бываютъ раны!
Ночь прошла для Миши не особенно хорошо: рука болѣла, лихорадочный жаръ тоже не давалъ спать. Утромъ явился фельдшеръ и сталъ развязывать руку. Было очень больно, бинтъ мѣстами присохъ, — изъ ранъ опять показалась кровь. Мишу окончательно начала трясти лихорадка и отъ боли и отъ страха.
— А ты не гляди, — вмѣшался въ дѣло сторожъ и нахлобучилъ на глаза мальчугану свою большую мѣховую шапку. Не станешь глядѣть — и больно не будетъ…
Сторожъ уложилъ Мишу на лавку, прикрылъ своимъ полушубкомъ и сѣлъ неподалеку…
И въ самомъ дѣлѣ, стало какъ будто не такъ больно, а главное — совсѣмъ не страшно. Перевязка прошла благополучно.
Наступило время обѣда, и Миша печально смотрѣлъ на чашку съ похлебкой: какъ же онъ будетъ ѣсть, когда у него правая рука завязана?
— Все это пустяки! — опять вмѣшался сторожъ. — А ты ее, барыню, лѣвую-то, заставь поработать, — говорилъ онъ, вкладывая ложку въ лѣвую руку мальчугана. — И что это подумаешь: такіе же на ней пять пальцевъ, а ничего-то она порядкомъ не хочетъ дѣлать… Какъ есть барыня… Ну, ну, ну, вотъ такъ!.. Учи ее!
Старикъ всѣми силами старался пріободрить и развеселить Мишу и достичь-таки своей цѣли. Къ вечеру сторожъ уже въ подробности зналъ всѣхъ членовъ семьи своего больного, всѣхъ сосѣдей, всѣхъ его домашнихъ животныхъ, а также узналъ и завѣтную мечту ребенка — послать домой денегъ.
— Погоди, ужо, — говорилъ онъ, лукаво подмигивая глазомъ, — и пошлемъ… и письмо я тебѣ напишу… Молчи…
Миша совсѣмъ развеселился и уже гораздо спокойнѣе сталъ относиться къ своему погибшему мизинцу.
IX
Миша терпѣлъ, и уже самъ сталъ надѣвать на глаза шапку сторожа, когда фельдшеръ приготовлялся дѣлать перевязку.
— Сегодня пойду за жалованьемъ, — торжественно объявилъ мальчуганъ въ одно утро своему пріятелю — сторожу.
— Иди, иди, братъ; а тамъ письмо напишемъ, — отвѣчалъ старикъ.
