Как мимолетное виденье - [9]

— Видал, какая девушка прошла? Какая походка у нее!

Он оглядывался на прошедшую мимо девушку и видел, что походка ее и в самом деле хороша. А он и не заметил.

Это случалось довольно часто. Очень многое в окружающем его мире Иван Алексеевич открывал и видел глазами жены и давно привык к этим подсказкам. Даже стоя за своим лабораторным столом, он часто ловил себя на том, что вот эта мысль, так пригодившаяся ему нынче в работе, подсказана ею, вложена в него ею, пришла от нее, нажита вместе с ней на жизненном их пути. И сколько же в нем этих ее мыслей, душевных движений, жизненных наблюдений?

И разве так только с ним? А с ней разве не то же самое? Разве в ней мало его мыслей, душевных движений, жизненных наблюдений? Сколько скопилось их и у него и у нее — этих общих духовных богатств за двадцать три года их совместной жизни. Иногда даже невозможно разобрать, какая мысль его, какая ее, что у него от нее и что у нее от него.

Говорят, что супруги, прожившие долго вместе, даже внешне начинают походить друг на друга. Это и в самом деле так, хотя бы в день свадьбы они были совершенно не схожи друг с другом. Да иначе и быть не может. Почему мысли, вкусы и представления жизненные могут меняться под влиянием постоянного общения друг с другом, а, скажем, походка — нет? Конечно же и походка постепенно начнет меняться, и жесты будут позаимствованы в общении друг у друга; схожа станет у обоих и манера держаться; неприметно перейдет от одного к другому и что-то в самом выражении лица.

Выражение лица — оно ведь меняется и от мыслей, и от переживаний. А сколько схожих мыслей и переживаний осталось позади у обоих. Что ж тут дивиться схожести общего выражения лица. Впрочем, схожесть идет и еще дальше. Ведь изменения общего выражения лица складываются из изменений отдельных его черт, которые, следовательно, тоже постепенно приходят к некоему общему знаменателю.

Так сживаются люди в долгой совместной жизни не только духовно, но и физически; так вживаются друг в друга.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Женщина более консервативна в привычках и жизненных навыках, чем мужчина, особенно когда дело касается сложившихся семейных отношений, теплого, обжитого дома, семейного очага. Если женщина сложила очаг, она не склонна что-либо менять в этой кладке, сцементированной самой ее природой хранительницы очага. Женщина, в противность мужчине, никогда не устает от своего счастья. Оно не может наскучить ей. Она не будет искать на стороне ни его замены, ни даже временных перемен. Если все же тут начинает что-нибудь меняться, если очаг внезапно дает трещину, то причину этих перемен и этих трещин надо искать в мужчине. Беспокойная природа его — источник бесконечных трагедий и фарсов, разыгрывающихся на земле каждочасно в таком изобилии. В семьдесят лет он таков же, каков и в семнадцать, ничуть не постоянней и не умней.

Был ли Иван Алексеевич отличен от общего типа мужчины, какой выработался в наши дни?

Пожалуй, нет.

Он обладал теми индивидуальными качествами, какими наделила его природа, и теми, какие нажил за целую жизнь. Но в общем, он был не только средним человеком, но также средним мужчиной, подверженным всем мужским слабостям. До поры до времени это было приглушено в нем удачливой, ровной, налаженной жизнью и умеренным темпераментом. Но вот пришел день — и все готово было к внезапным переменам. И вот пришла ночь — и он лежит и думает обо всем этом с необоримой настойчивостью. Он думает и думает, и чем дольше думает, тем менее близок к какому-нибудь решению.

В сущности говоря, выбор-то невелик и решений может быть только два. Одно — идти завтра на Васильевский остров и второе — не ходить. Подумать только, как все ясно и просто — или идти, или не идти. Да. Ясно и просто, так ясно и так просто, что голова уже разламывается на части и за всю ночь он почти не сомкнул глаз.

Это прекрасное удлиненное лицо с матовой, будто персиковой кожей, это лицо, неотступно стоящее перед его глазами и мерцающее в ночной мгле, — неужели оно может вступить в борьбу с целой жизнью?

Еще вчера он спокойно лежал в этой постели — лег в положенный час, почитал немного, потом отложил книгу, повернулся на правый бок, бормотнул «спокойной ночи» и уснул.

Это было вчера. Сегодня спокойной ночи не будет. И может статься, уже никогда не быть больше спокойным ночам. Нет больше покоя.

Он лежит на спине и глядит в потолок. По потолку ползут белесые полосы. Это прошла за окном машина, и фары ее исполосовали тьму. Но вот мотор стих в уличном далеке. Машина прошла. Она прошла, и все снова тихо и неподвижно в доме. Рядом Рина Афанасьевна дышит ровно и спокойно. Тут не предвидится никаких неожиданностей. Завтра утром она проснется такой, какой проснулась вчера. Впрочем, завтрашнее утро несколько отлично от обычного. Ведь завтра воскресенье, выходной — и оба они свободны. Они встанут немного позже обычного — она на полчаса, он на час. Когда он встанет, она будет уже умыта и прибрана и стол будет накрыт к завтраку. В кухне будет шумно отдуваться белый эмалированный чайник, а рядом с ним кастрюлька с гречневой кашей — такой крутизны, какую Иван Алексеевич любит больше всего.